Текст песни А. П. Чехов - АНЮТА. Читает Андрей Миронов.

В самом дешёвом номерке меблированных комнат «Лиссабон» из угла в угол ходил студент-медик 3-го курса, Степан Клочков, и усердно зубрил свою медицину. От неустанной, напряжённой зубрячки у него пересохло во рту и выступил на лбу пот.

У окна, подёрнутого у краёв ледяными узорами, сидела на табурете его жилица, Анюта, маленькая, худенькая брюнетка лет 25-ти, очень бледная, с кроткими серыми глазами. Согнувши спину, она вышивала красными нитками по воротнику мужской сорочки. Работа была спешная... Коридорные часы сипло пробили два пополудни, а в номерке ещё не было убрано. Скомканное одеяло, разбросанные подушки, книги, платье, большой грязный таз, наполненный мыльными помоями, в которых плавали окурки, сор на полу — всё, казалось, было свалено в одну кучу, нарочно перемешано, скомкано...

— Правое лёгкое состоит из трёх долей... — зубрил Клочков. — Границы! Верхняя доля на передней стенке груди достигает до 4 — 5 рёбер, на боковой поверхности до 4-го ребра... назади до spina scapulae...

Клочков, силясь представить себе только что прочитанное, поднял глаза к потолку. Не получив ясного представления, он стал прощупывать у себя сквозь жилетку верхние рёбра.

— Эти рёбра похожи на рояльные клавиши, — сказал он. — Чтобы не спутаться в счёте, к ним непременно нужно привыкнуть. Придётся поштудировать на скелете и на живом человеке... А ну-ка, Анюта, дай-ка я ориентируюсь!

Анюта оставила вышиванье, сняла кофточку и выпрямилась. Клочков сел против неё, нахмурился и стал считать её рёбра.

— Гм... Первое ребро не прощупывается... Оно за ключицей... Вот это будет второе ребро... Так-с... Это вот третье... Это вот четвёртое.... Гм.... Так-с... Что ты жмёшься?

— У вас пальцы холодные!

— Ну, ну... не умрёшь, не вертись... Стало быть, это третье ребро, а это четвёртое... Тощая ты такая на вид, а рёбра едва прощупываются. Это второе... это третье... Нет, этак спутаешься и не представишь себе ясно... Придётся нарисовать. Где мой уголёк?

Клочков взял уголёк и начертил им на груди у Анюты несколько параллельных линий, соответствующих рёбрам.

— Превосходно. Все, как на ладони... Ну-с, а теперь и постучать можно. Встань-ка!

Анюта встала и подняла подбородок. Клочков занялся выстукиванием и так погрузился в это занятие, что не заметил, как губы, нос и пальцы у Анюты посинели от холода. Анюта дрожала и боялась, что медик, заметив её дрожь, перестанет чертить углём и стучать, и потом, пожалуй, дурно сдаст экзамен.

— Теперь всё ясно, — сказал Клочков, перестав стучать. — Ты сиди так и не стирай угля, а я пока подзубрю ещё немножко.

И медик опять стал ходить и зубрить. Анюта, точно татуированная, с чёрными полосами на груди, съёжившись от холода, сидела и думала. Она говорила вообще очень мало, всегда молчала и всё думала, думала...

За все шесть-семь лет её шатания по меблированным комнатам, таких, как Клочков, знала она человек пять. Теперь все они уже покончали курсы, вышли в люди и, конечно, как порядочные люди, давно уже забыли её. Один из них живёт в Париже, два докторами, четвёртый художник, а пятый даже, говорят, уже профессор. Клочков — шестой... Скоро и этот кончит курс, выйдет в люди. Несомненно, будущее прекрасно, и из Клочкова, вероятно, выйдет большой человек, но настоящее совсем плохо: у Клочкова нет табаку, нет чаю, и сахару осталось четыре кусочка. Нужно как можно скорее оканчивать вышиванье, нести к заказчице и потом купить на полученный четвертак и чаю и табаку.

— Можно войти? — послышалось за дверью.

Анюта быстро накинула себе на плечи шерстяной платок. Вошёл художник Фетисов.

— А я к вам с просьбой, — начал он, обращаясь к Клочкову и зверски глядя из-под нависших на лоб волос. — Сделайте одолжение, одолжите мне вашу прекрасную девицу часика на два! Пишу, видите ли, картину, а без натурщицы никак нельзя!

— Ах, с удовольствием! — согласи

In the cheapest number of furnished rooms "Lisbon" a third-year medical student, Stepan Klochkov, walked from corner to corner, and diligently crammed his medicine. The tireless, tense teeth made his mouth dry and sweat broke out on his forehead.

By the window, tucked at the edges with ice patterns, sat on a stool his tenant, Anyuta, a small, thin brunette of about 25, very pale, with gentle gray eyes. Bending her back, she was embroidering with red thread on the collar of a man's shirt. The work was hasty ... The hallway clock chimed hoarsely at two in the afternoon, and the number had not yet been removed. A crumpled blanket, scattered pillows, books, a dress, a big dirty basin filled with soapy slops, in which cigarette butts floated, litter on the floor - everything seemed to be piled up in one heap, deliberately mixed, crumpled ...

- The right lung consists of three lobes ... - Klochkov crammed. - Borders! The upper lobe on the front wall of the chest reaches up to 4 - 5 ribs, on the lateral surface up to the 4th rib ... back and up to the spina scapulae ...

Klochkov, trying to imagine what he had just read, raised his eyes to the ceiling. Not getting a clear idea, he began to feel the upper ribs through his vest.

“These ribs are like piano keys,” he said. - In order not to get confused in the bill, you definitely need to get used to them. We'll have to study on the skeleton and on a living person ... Come on, Anyuta, let me orientate myself!

Anyuta left her embroidery, took off her blouse and straightened up. Klochkov sat down opposite her, frowned and began to count her ribs.

- Hm ... The first rib cannot be felt ... It is behind the collarbone ... This will be the second rib ... So, sir ... This is the third ... This is the fourth ... Hm ... So, sir ... What are you pressing on?

- Your fingers are cold!

- Well, well ... you won’t die, don’t turn around ... So, this is the third rib, and this is the fourth ... You look so skinny, but the ribs are barely felt. This is the second ... this is the third ... No, you will get confused that way and you can't imagine it clearly ... I'll have to draw. Where is my ember?

Klochkov took a coal and drew several parallel lines with it on Anyuta's chest, corresponding to the ribs.

- Excellent. Everything is in full view ... Well, now you can knock. Stand up!

Anyuta got up and raised her chin. Klochkov took up tapping and was so absorbed in this occupation that he did not notice how Anyuta's lips, nose, and fingers turned blue from the cold. Anyuta trembled and was afraid that the doctor, noticing her trembling, would stop drawing with coal and knocking, and then, perhaps, would pass the exam badly.

"Everything is clear now," said Klochkov, ceasing to knock. - You just sit there and do not wash the coal, while I’m going to scratch a little more.

And the doctor again began to walk and cram. Anyuta, as if tattooed, with black stripes on her chest, cringed from the cold, sat and thought. She spoke very little in general, she was always silent and kept thinking, thinking ...

For all six or seven years of her wandering around furnished rooms, such as Klochkov, she knew about five people. Now all of them have already finished their courses, have become people and, of course, like decent people, have long forgotten her. One of them lives in Paris, two are doctors, the fourth is an artist, and the fifth is even, they say, a professor. Klochkov is the sixth ... Soon this one will also finish the course and become public. Undoubtedly, the future is wonderful, and a great man will probably emerge from Klochkov, but the present is very bad: Klochkov has no tobacco, no tea, and four pieces of sugar are left. It is necessary to finish the embroidery as soon as possible, carry it to the customer and then buy with the received quarter and tea and tobacco.

- May I come in? - was heard outside the door.

Anyuta quickly threw a woolen shawl over her shoulders. The artist Fetisov entered.

“And I’m asking you,” he began, turning to Klochkov and looking brutally out from under the hair hanging over his forehead. - Do me a favor, lend me your beautiful girl for two hours! I am painting, you see, a picture, but without a model it is impossible!

- Ah, with pleasure! - agree