И точно, начал свет глупеть,
Сказать вы можете вздохнувши;
Как посравнить да посмотреть
Век нынешний и век минувший:
Свежо предание, а верится с трудом,
Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;
Как не в войне, а в мире брали лбом,
Стучали об пол не жалея!
Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли,
А тем, кто выше, лесть, как кружево, плели.
Прямой был век покорности и страха,
Все под личиною усердия к царю.
Я не об дядюшке об вашем говорю;
Его не возмутим мы праха:
Но между тем кого охота заберет,
Хоть в раболепстве самом пылком,
Теперь, чтобы смешить народ,
Отважно жертвовать затылком?
А сверстничек, а старичок
Иной, глядя на тот скачок,
И разрушаясь в ветхой коже,
Чай приговаривал: "Ax! если бы мне тоже!"
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде;
Недаром жалуют их скупо государи.
And for sure, the light began to fool,
You can say with a sigh;
How to compare and see
The present and past centuries:
Fresh tradition, but hard to believe,
As he was famous, whose neck was often bent;
As if not in war, but in the world they took forehead,
Pounded on the floor without sparing!
To need: to those arrogance, they lie in the dust,
And to those who are higher, flattery, like lace, was woven.
It was a direct age of humility and fear,
Everything under the guise of zeal for the king.
I'm not talking about your uncle;
We will not disturb him with dust:
But meanwhile, whom the hunt takes,
Though in servility the most ardent,
Now, to make people laugh,
Bravely sacrifice the back of the head?
A peer and an old man
Another, looking at that leap,
And collapsing in dilapidated skin,
Tea said: "Ax! If only for me!"
Even though there are hunters to impersonate everywhere,
Yes, now laughter scares and keeps shame in check;
No wonder they are sparingly sovereign sovereigns.
