Контуры чисты, блики негусты,
крыши и мосты, арки...
Сонны берега, призрачна река,
замерли пока парки.
Тихо проплыло тяжкое крыло,
светлое чело или
в выси ветровой мальчик над Невой,
ангел вестовой на шпиле.
Мимо Спаса, мимо Думы
я бреду путем знакомым,
мимо всадников угрюмых,
к бастиону Трубецкому.
Вдохновенья старых зодчих,
Петербурга привиденья,
дразнят память белой ночью
и влекут в свои владенья.
Грани берегов, ритмы облаков
в легкости штрихов застыли,
и воды слюда раздвоит всегда
лодки и суда на штиле.
Все без перемен - кадмий старых стен
и колодцев плен лиловый,
эхо и лучи множатся в ночи,
как орган звучит слово.
Розоватый дождь в апреле,
разноцветные соборы,
зимы в синей акварели,
в охре осени узоры.
Кто-то кистью, кто-то мыслью
измерял фарватер Леты,
кто-то честью, кто-то жизнью
расплатился за сюжеты.
1976
The contours are clean, the glare is thin
roofs and bridges, arches ...
Dream of the shore, a ghostly river
froze while the parks.
The heavy wing sailed quietly
bright brow or
a tall wind boy over the Neva,
messenger angel on the spire.
Past the Savior, past the Duma
I am wandering around with friends
past the gloomy horsemen
to the bastion of Trubetskoy.
Inspirations of old architects
Petersburg ghosts
tease memory white night
and attracted to their possessions.
The edges of the coast, the rhythms of the clouds
in the lightness of strokes froze,
and water mica always bifurcated
boats and calm vessels.
Everything is unchanged - cadmium of old walls
and wells captive lilac,
echoes and rays multiply in the night
how the organ sounds the word.
Pinkish rain in April
colorful cathedrals
winter in blue watercolor
ocher autumn patterns.
Someone with a brush, someone with a thought
measured the channel of Leta,
someone honor someone life
paid for the plot.
1976
