Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
от слепых наплываний твоих.
Тот, кто вольно отчизну покинул,
волен выть на вершинах о ней,
но теперь я спустился в долину,
и теперь приближаться не смей.
Навсегда я готов затаиться
и без имени жить. Я готов,
чтоб с тобой и во снах не сходиться,
отказаться от всяческих снов;
обескровить себя, искалечить,
не касаться любимейших книг,
променять на любое наречье
все, что есть у меня,- мой язык.
Но зато, о Россия, сквозь слезы,
сквозь траву двух несмежных могил,
сквозь дрожащие пятна березы,
сквозь все то, чем я смолоду жил,
дорогими слепыми глазами
не смотри на меня, пожалей,
не ищи в этой угольной яме,
не нащупывай жизни моей!
Ибо годы прошли и столетья,
и за горе, за муку, за стыд,-
поздно, поздно! - никто не ответит,
и душа никому не простит.
1939, Париж
Get out, I beg you!
The evening is terrible, the rumble of life fell silent.
I am helpless. I'm dying
From the blindwalls of your.
Anyone who voluntarily left the homeland,
I am free to howl at the peaks about her,
But now I went down to the valley,
And now do not dare to approach.
I'm ready to hide forever
And live without a name. I'm ready,
So as not to converge with you and dreams,
abandon all sorts of dreams;
blend yourself, cripple,
Do not touch your favorite books,
exchange for any adverb
All that I have is my language.
But about Russia, through tears,
Through the grass of two non -laying graves,
Through the trembling spots of birches,
Through everything that I lived in a young man,
Dear blind eyes
Don't look at me, pity
Do not look in this coal pit,
Do not grop out my life!
For the years have passed the centuries,
And for grief, for flour, for shame,-
Late, late! - No one will answer
And the soul will not forgive anyone.
1939, Paris
