Слова: В. Клименков
Музыка: В. Клименков
Исп.: Александр Маршал
Серый лагерь загудел на заре,
И построили в шеренгу солдат,
По сугробам Колымы в январе,
Постучал в ворота новый этап.
Побежали вдоль шеренги зэка,
Руки стиснув у себя за спиной.
В даль туманную неслись облака,
Развлекаясь в небе с тусклой зведой.
Печи жаркие в бараке горят,
В них какой-то дед дровишки кладёт,
А с этапа трое зэков лежат,
И из них никто давно не встаёт.
Луна, как икона,
Тайга чёрной зоной,
На снежных просторах
Где лёд из узоров.
Трое зэков помирают совсем,
Среди их один по кличке Михей.
Помогал спокойно, молча им всем
Странный дед со странной верой своей.
Он носил им воду ночью и днём,
Он кормил их, хоть и сам голодал,
А ночами, согреваясь огнём,
Он не спал и всё молитвы читал.
Тиф в те годы по Сибири гулял,
И косил людей тупою косой.
Содрогнулись от смертей лагеря,
Жгли костры по лагерям полосой.
Странный дед, молясь, один не болел,
Все дни валивал под угрозы и смех.
И ругался, чуть очнувшись, Михей,
И орал: "Ты, падла, гнёшься при всех".
А старик всегда спокойно смотрел,
И добро искрилось в синих глазах,
Стал ругаться чуть поменьше Михей,
И притих давно замёрзший барак.
А весной, когда чуть двинулся лёд,
Когда солнце стало греть, наконец,
Воротились зэки ночью с работ,
И сказал Михей: "Спасибо, отец."
Words: V. Klimenkov
Music: V. Klimenkov
Spanish: Alexander Marshal
The gray camp buzzed at dawn
And they built a line of soldiers
In the Kolyma snowdrifts in January,
I knocked on the gate a new stage.
They ran along the line of the prisoner
Hands clenched behind him.
Clouds drifted into the foggy distance
Having fun in the sky with a dull star.
Hot stoves in a hut burn
Some grandfather puts firewood in them,
And from the stage three convicts are lying,
And none of them stands up for a long time.
The moon is like an icon
Taiga black zone
On the snowy expanses
Where is the ice from the patterns.
Three convicts die completely
Among them is one named Micah.
He helped calmly, silently to them all
Strange grandfather with his strange faith.
He carried them water at night and day,
He fed them, even though he was starving himself,
And at night, warmed by fire,
He did not sleep and read all prayers.
Typhus walked around Siberia in those years,
And he mowed people with a dull scythe.
Shuddered at the deaths of the camp,
Burned bonfires in the camps strip.
The strange grandfather, while praying, was not sick alone,
All days he fell under threats and laughter.
And cursed, slightly waking up, Micah,
And he screamed: "You bastard are bending with everyone."
And the old man always looked calmly,
And the good sparkled in the blue eyes
Began to curse a little smaller Micah,
And the long-frozen hut fell silent.
And in the spring, when the ice moved a little,
When the sun began to warm, finally
The prisoners returned at night from work,
And Micah said: "Thank you, father."
