Он казался ей чудаком.
Ждал ее у парадных на лестничных клетках,
в неотглаженных брюках и разноцветных жилетках.
Часто пах коньяком.
Называл ее ласково – «детка»…
Он носил ей цветы.
Даже в самый свирепый мороз, миллионами белых, заснеженных инеем роз,
устилал ей мосты.
Говорил и смеялся до слез…
Говорил ей сквозь тишь:
без нее, мол, в аду гореть, что внутри без нее начинает душа стареть,
что она – как Париж:
повидать. А потом умереть.
Он казался смешон…
И спустя календарный год,
подбирая в парадном от прошлого чуда код,
Она знала: цветы в феврале ей дарил лишь Он.
На руках, через оттепель просто по лужам вброд.
Она пишет ему:
«Это за год четвертый раз,
мне приходит во сне тень твоих воспаленных глаз.
Просыпаюсь в ночи, и в тумане, как в злом дыму,
я тебе одному сочиняю опять рассказ…»
Разлетается дым.
Он напишет, как раньше жил…
Что сейчас он в Марселе, свои обещанья сложил…
Черепицами крыш всем кварталам – на солнце гореть!
Что она – как Париж.
Повидать… а потом умереть.
…
Что февраль для цветов стал отныне жесток и лжив:
«Я увидел Париж. И лишь чудом остался жив»…
He seemed to her an eccentric.
Waiting for her at the front doors on the stairwells,
in non-ironing trousers and multi-colored vests.
Often it smelled of brandy.
He called her affectionately - "baby" ...
He wore her flowers.
Even in the most fierce frost, millions of white, snow-covered with hoarfrost roses,
paved her bridges.
He spoke and laughed to tears ...
He said to her through silence:
without it, they say, in hell it’s burning, that inside without it the soul begins to age,
that she is like Paris:
to see. And then die.
He seemed ridiculous ...
And after a calendar year,
picking up a code in the front door of the last miracle,
She knew: in February, only He gave her flowers.
In your arms, through the thaw, just wade through the puddles.
She writes to him:
“This is the fourth time in a year,
the shadow of your sore eyes comes to me in a dream.
I wake up in the night, and in the fog, like in evil smoke,
I’m writing a story for you alone again ... ”
Smoke flies.
He will write how he used to live ...
That he is now in Marseille, he has pledged his promises ...
Roof tiles to all quarters - burn in the sun!
That she is like Paris.
See ... and then die.
...
That February was now cruel and deceitful for flowers:
“I saw Paris. And only miraculously survived ”...
