У неё крашеные в тёмный волосы,
немалая часть его времени,
новая кинороль.
У меня много детского в голосе,
бег за проблемами,
книжечка "Мумий-тролль".
Мы обе - его головная боль.
Я врезаюсь в открытые двери,
вечером в ванной
втираю крем в синяки.
Она потягивает какой-нибудь шерри
на кожаном диване
и точно знает, как глупы мужики.
Ему с обеими спорить ох не с руки.
Я читаю Вербера,
реже - Паланика,
пытаюсь умничать,
лишь бы не стать его экс.
Она то со стервозностью Цербера,
то с приторностью медового пряника
вырабатывает в нём любить рефлекс.
А ему бы после работы пожрать да секс.
Мы достали его до зубовного скрежета,
То "Не ври!", а то - "Обмани!"
Что не истерика - слёз ручей.
Обе и ругались, и брали нежностью.
У неё - в свободные дни,
У меня - в обрывки ночей.
Но у него про запас ещё много таких, как мы, сволочей.
И всё равно он сам по себе. Ничей.
She has dyed dark hair
a considerable part of his time
new movie role.
I have a lot of baby in my voice
running for problems
book "Mummy Troll".
Both of us are his headache.
I bump into open doors
in the evening in the bathroom
I rub the cream into bruises.
She sips some sherry
on a leather sofa
and knows exactly how stupid men are.
He argue with both oh not with his hands.
I read Verber,
less often - Palanika,
trying to be smart
just not to become his ex.
She’s with Cerberus’s bitchiness,
then with the sweetness of honey gingerbread
develops in him a love reflex.
And he would have to eat and sex after work.
We got it to the grinding of teeth,
That "Do not lie!", And then - "Deceive!"
What is not hysteria - a stream of tears.
Both swore and took tenderness.
She’s on her free days,
At me - in fragments of nights.
But he still has a lot of bastards like us in reserve.
And still he is on his own. Nothing.
