* * *
Так дурно жить, как я вчера жила, -
в пустом пиру, где все мертвы друг к другу
и пошлости нетрезвая жара
свистит в мозгу по замкнутому кругу.
Чудовищем ручным в чужих домах
нести две влажных черноты в глазницах
и пребывать не сведеньем в умах,
а вожделенной притчей во языцех.
Довольствоваться роскошью беды -
в азартном и злорадном нераденье
следить за увяданием звезды,
втемяшенной в мой разум при рожденье.
Вслед чуждой воле, как в петле лассо,
понурить шею среди пекл безводных,
от скудных скверов отвращать лицо,
не смея быть при детях и животных.
Пережимать иссякшую педаль:
без тех, без лучших мыкалась по свету,
а без себя? Не велика печаль!
Уж не копить ли драгоценность эту?
Дразнить плащом горячий гнев машин,
и снова выжить, как это ни сложно,
под доблестной защитою мужчин,
что и в невесты брать неосторожно.
Всем лицемерьем искушать беду,
но хитрой слепотою дальновидной
надеяться, что будет ночь в саду
опять слагать свой лепет деловитый.
Какая тайна влюблена в меня,
чьей выгоде мое спасенье сладко,
коль мне дано по окончанье дня
стать оборотнем, алчущим порядка?
О, вот оно! Деревья и река
готовы выдать тайну вековую,
и с первобытной меткостью рука
привносит пламя в мертвость восковую.
Подобострастный бег карандаша
спешит служить и жертвовать длиною.
И так чиста суровая душа,
словно сейчас излучена луною.
Терзая зреньем небо и леса,
всему чужой, иноязыкий идол,
царю во тьме огромностью лица,
которого никто другой не видел.
Пред днем былым не ведаю стыда,
пред новым днем не знаю сожаленья
и медленно стираю прядь со лба
для пущего удобства размышленья.
* * *
It’s so bad to live like I lived yesterday, -
in an empty feast where everyone is dead to each other
and vulgarity drunk heat
whistles in the brain in a vicious circle.
A monster tame in someone else's houses
carry two wet blacks in the eye sockets
and dwell in the minds
and a coveted parable.
Satisfied with the luxury of trouble -
in gambling and malevolent neglect
watch the star wither,
entangled in my mind at birth.
Following the alien will, as in the loop of the lasso,
hang your neck among the hells of anhydrous,
from scanty squares to turn my face away
not daring to be with children and animals.
To press the exhausted pedal:
without those, without the best, she hustled around the world,
but without yourself? Not great sorrow!
Is it possible to save this jewel?
Teasing a cloak with the hot anger of cars,
and survive again, no matter how difficult,
under the valiant protection of men
that inadvertently take the bride.
With all hypocrisy to tempt trouble
but by cunning blindness, visionary
hope there will be night in the garden
businesslike babble again.
What a secret in love with me
whose benefit my salvation is sweet
since I was given at the end of the day
become a werewolf hungering for order?
Oh, there it is! Trees and river
ready to betray secrets secular,
and with primitive accuracy the hand
brings flame to waxy death.
Slimy pencil run
hurries to serve and sacrifice a length.
And so pure a harsh soul
as if now radiated by the moon.
Tormenting the sky and forests
all alien, foreign idol,
to the king in darkness with a huge face
which no one else has seen.
Before the old day I know no shame
before the new day I do not know regret
and slowly erase a strand from my forehead
to enhance the convenience of thinking.
