Текст песни Аля Кудряшева - Как всегда бывает

Как всегда бывает, когда всё близко, на земле, имеющей форму диска, как всегда, почти что на грани риска, я прошу тебя подписать контракт, чтобы ты отпустил меня в эти круги, где молчат глаза, где теплеют руки, отпусти меня на мои поруки, я вернусь, когда прозвучит антракт.
Опусти в эту пору смешную, где я всё брожу по улицам, холодея, от случайных огней и людей балдея, от случайных капель рюкзак промок. Сумма слов, придуманных за октябрь, мне милей всех прочих лишь тем хотя бы, что я помню, как она жгла когтями мой видавший виды грудной комок.

В этом доме, где я была недавно, нужно было всё принимать как данность, в каждый праздник - особенно в календарный, не ходить к врачу, зажигать свечу. Все свои обиды, и боль, и совесть приносить в органную полусонность, преклонять в прозрачную невесомость, как лихую голову - палачу.
В этом хрупком городе быть тревожной, даже в шутку, кажется мне, не можно, можно лишь бродить, и неосторожно погружаться в чинную кутерьму. Начинать письмо с meine liebe Frau, надевать пальто - никогда не траур, и кому-то принадлежать по праву, даже в общем-то всё равно кому. Каждый вечер гладить шнурки и банты, а по пятницам заходить в Biergarten, брать поллитра - чем мы, мол, не ваганты, ждать любого, кто еще не пришел. Располнеть слегка - но не до уродства, а скорей до внешнего благородства, чтобы каждый знал, что у нас всё просто и почти безвыходно хорошо.
Там нельзя, как здесь, чтобы не считая, ни снежинок что на ладонях тают, ни листков что осенью дождь листает, ни погибших клеток - по сто на стих. Каждый день, проведенный в огне, в грязи ли, световых ли лет, беспросветных зим ли, нужно класть подальше и в морозильник, приписав число и срок годности.
Этот город, ласковый, как подушка, без сквозных окон, без подвалов душных, он готов принять был чужую душу, обогреть холеным своим огнем. Но она пришла к нему, догнивая, закопченная, грязная, неживая, эту душу высосали трамваи и метро в час пик и заботы днем. Этот город вздохнул над сиротским телом и вздохнул над ним, чтоб душа летела, а она, как стеклышко, запотела, город всплакнул, звякнул в колокола. А в сиротском теле, горячем, цепком, было душ этих в общем вагон с прицепом, потому что здесь, если вышел целым, целым вряд ли доходишь и до угла.

Золотится стандартная панорама, за окном извечная надпись "Прагма", к двадцати своим прибавляю справа то, что им по праву принадлежит. В нашем спальном районе любая цифра, появившись, становится частью цикла, как мотор, как гудение мотоцикла, как душа, которая не лежит, но зачем-то плачет навзрыд, прилипнув, как к асфальту липнет обрывок липы, к бесконечному серому монолиту, к городскому мокрому неглиже.

Чтобы душу свою подарить тебе, я покупаю новую на е-бэе, может эта будет поголубее, чем моя, испачканная уже.

As always, when everything is close, on the ground that has the shape of a disk, as always, almost at the verge of risk, I ask you to sign a contract so that you let me go into these circles, where your eyes are silent, let me go, let me go to mine Bail, I will return when the anthrax sounds.
Drop it at this time funny, where I wander everything along the streets, cold, from random lights and Baldey people, from random drops a backpack wet. The sum of the words invented over October, to me, to me, all the others, at least because I remember how she burned with his claws my views of the chest lump.

In this house, where I was recently, it was necessary to take everything for granted, on every holiday - especially on a calendar, not go to the doctor, light a candle. All your insults, both pain, and conscience to bring to the organ fifthness, bow to transparent weightlessness, like a dashing head - an executioner.
In this fragile city, it seems to me to be alarming, even as a joke, it seems to me, you can only wander, and inadvertently dive into a richest Kuter. Start a letter with Meine Liebe Frau, putting on a coat is never mourning, and someone belong to right, even in general, anyway to someone. Every evening to stroke laces and bows, and on Fridays go to Biergarten, take half a liter - than we, they say, are not vagant, wait for anyone who has not yet come. Fill slightly - but not until ugliness, but rather to external nobility, so that everyone knows that everything is simple and almost hopelessly good.
It is impossible there, as here, so that not counting, no snowflakes that are melting on the palms, no leaflets that the rain flies in the fall, nor dead cells - a hundred per verse. Every day spent in fire, in mud, whether light years, hopeless winters, you need to put it away and in the freezer, attributing the number and expiration date.
This city, affectionate, like a pillow, without through windows, without stuffy cellars, it was ready to accept a stranger, warm with its sole fire. But she came to him, a certain, smoked, dirty, inanimate, trams and metro sucked this soul at an hour of peak and care during the day. This city sighed over an orphan body and sighed at him so that the soul flew, and it, like a glass, forth, the city burst into tears, tinkled into the bells. And in an orphan body, hot, cloth, there was a shower of these in a common car with a trailer, because here, if it came out as a whole, you are unlikely to reach the corner.

The standard panorama is golden, outside the window is the eternal inscription "Pragma", by my twenty I add to the right what is rightfully belonging to them. In our sleeping area, any figure, appearing, becomes part of the cycle as a motor, like a buzz of a motorcycle, like a soul that does not lie, but for some reason cries sobbing, sticking out as a fragment of linden, to an endless gray monolith, to the city wet negligence.

In order to give you my soul, I buy a new one on E-Bay, maybe this one will be more burning than mine, stained already.