Текст песни Аля Кудряшева - Петербургская мистерия

А чтобы быть собой - смотри, - мне нужно непристойно мало - всего лишь жить под одеялом часов двенадцать, а не три, мне нужен вечер теплый, синий, с вином и плюшками в меду, и научиться быть красивой спокойным людям на беду, мне нужно ездить на метро, толкаться острыми локтями, и чувствовать, как голод тянет моё засохшее нутро, мне нужно плакать втихаря над неудавшимся романом, кричать "конечно, всё нормально" - "всё плохо" тихо говоря, кидаться под автомобили, сидеть на белой полосе, еще, практически от всех, мне нужно, чтоб меня любили, накидывать на плечи шарф, себя чуть-чуть считать поэтом. И нужно жить - а то всё это теряет некоторый шарм.
Казалось, что вчера октябрь, но ветер бьет щитом фанерным, метет за ворот, щиплет нервы, тайфуны снежные крутя. Курю у звездного ковша, украдкой, в пять сбежав с работы, с такой неслыханной свободой, что даже не о чем дышать. Что даже не о чем смотреть - прищуриваюсь против снега, а он так сыплет, сыплет с неба, что мир уменьшился на треть. И в этом мире бродим мы - актеры призрачной массовки, знакомлю старые кроссовки с промокшим сахаром зимы.
На Стрелке в свете фонаря туристы изучают карту - рожденственские кинокадры почти в начале ноября. Попробуй выжить на ветру, мне через мост на Петроградку - иду, хватаясь за оградку, скольжу по мокрому ковру. Я узнаю себя чуть-чуть в любом прошедшем человеке, отныне, присно и вовеки я буду жить, куда хочу, куда прикажет глаз и нос, куда меня несет кривая, туда и побегу - живая настолько, что самой смешно. Ты хочешь выпить - ну, налей, я тоже - так спасибо, Боже, за непохожих, за прохожих, за Биржу в дрожи фонарей. Но ты сидишь в жару, в соплях, над книжками, на Техноложке, скребешь ногтями по обложке, заметки ставишь на полях, и шепчешь, засыпая в полночь, закутываясь в теплый плед - ты шепчешь это много лет, но ты наверное, не помнишь:
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не разобью спартанцев под Пилосом.
Я никогда не увижу спартанцев под Пилосом.
Ерошится на куртке шерсть, и всё вокруг тесней и площе, а я переезжаю площадь трамваем номер тридцать шесть. Я не могу тебе помочь, приду тихонько, брошу сумку, я принесла прозрачный сумрак, босую питерскую ночь. Спартанцы здесь обречены, здесь нет блистательных и сильных, есть тонкий запах апельсинов и прелый привкус тишины. Шагами легкими тоска заходит в гости, тянет жилы и спрашивает: "Живы?" -Живы. Тебе здесь нечего искать.
Но завтра-то - не за горой , мы побредем проспектом темным - совсем усталые актеры, неважно знающие роль. Дрожит собака в конуре, не греется вода в ботинках, но есть вчерашняя картинка - и Биржа в свете фонарей. А остальное - ерунда, тоска крадется шагом лисьим, но мы исчезнем в закулисье и будем живы - навсегда.

And to be yourself - look - I need obscenely little - just live under a blanket of hours twelve, and not three, I need a warm evening, blue, with wine and buns in honey, and learn to be beautiful calm people on trouble, me You need to ride on the subway, pushed with sharp elbows, and feel like hunger pulls my dried nutroide, I need to cry in a failed novel, screaming "Of course, everything is fine" - "everything is bad" quietly, throwing under cars, sit on the white stripe , Also, almost from everyone, I needed that I loved me, throw a scarf on my shoulders, a little thought myself to the poet. And you need to live - and then all this loses some charm.
It seemed that yesterday, October, but the wind hits a plywood shield, sweeping behind the gate, the nerves plump, Typhoon snow twist. I smoke at the star bucket, the sneaking, five running away from work, with such unheard of freedom, which is not even breathing about. What is not even about what to look about - squinting against snow, and he is so zample, a raplet from the sky that the world has decreased by a third. And in this world, we ferment - actors of the ghostly extrusion, introduce old sneakers with a wet sugar of winter.
On the arrow in the light of the lantern, tourists study the card - Christmas film edges in almost early November. Try to survive in the wind, I am across the bridge to Petrogradka - I go, granting for the fence, slide on the wet carpet. I recognize myself a little bit in any past person, from now on, dreaming and forever I will live, where I want, where the eye orders and the nose, where the curve carries me, there and run - living so much that the most funny. You want to drink - well, pour, too - so thanks, God, for those who are unlike, for passers-by, for the stock exchange in the shocklights of the lanterns. But you are sitting in the heat, in snot, above the books, on the techno, scraper with nails on the cover, put the notes in the fields, and whisper, falling asleep at midnight, swimming in a warm plaid - you whisper it for many years, but you probably do not remember:
I will never deal with Spartans under the pylos.
I will never deal with Spartans under the pylos.
I will never see Spartans under the pylos.
It is stuck on a wool jacket, and everything around is cramped and fierce, and I move the place of the tram number thirty six. I can't help you, I'll come quietly, I'll throw a bag, I brought a transparent dusk, barefoot, St. Petersburg night. Spartans are doomed here, there is no brilliant and strong, there is a thin smell of oranges and a silent taste of silence. The steps of light longing goes to visit, pulls the veins and asks: "Lives?" -With. You have nothing to search here.
But tomorrow - not behind the mountain, we will be dark avenue with dark - very tired actors, no matter how knowledgeable role. A dog trembles in a cone, water is not heated in shoes, but there is yesterday's picture - and the stock exchange in the light of the lanterns. And the rest is nonsense, longing, longing to steal me, but we will disappear frowning and will be alive - forever.