Текст песни Аля Кудряшева - Считалочка

Сто дней, сто ночей,
Плачет город - он ничей,
знаешь, жизни несчастливых
сходятся до мелочей.

Сейчас два часа тридцать восемь минут. Сейчас я сажусь за стол, беру карандаш и пишу тебе то, чего от меня не ждут. А если ждут, ты когда-нибудь передашь. Море плясало и дождь над
ним причитал. Я этого не писала. Ты этого не читал.

Когда-нибудь он выходит ее встречать. Он надевает куртку, берет собаку, на лестнице недовольно пинает банку и вежливо отвечает, который час. До остановки, в общем, недалеко, но он шагает медленно, отражаясь, в широких мелких лужах, от листьев ржавых, в колючем небе, бледном, как молоко. Он впитывает разрозненный звукоряд, прозрачный несезон, холодок по коже, он думает, что любимые все похожи на мелкий дождь, танцующий в фонарях. Он думает, что они все похожи на неоновые змейки на мокрых крышах, на то, как осторожно на руку дышат, когда она несильно обожжена.
Она его обнимает. Слегка сипя, здоровается. Бросает собаке коржик. Он думает, что любимые все похожи и улыбается этому про себя.

Когда-нибудь, например, через пару дней, она сидит в автобусе, как живая, опасная, как собака сторожевая, когда добыча распластана перед ней. Она сидит и внутри у нее все лает и смотрит глазами цвета, как жидкий йод. По радио какой-то мудак поет: "Ах девочка моя, ла-ла-ла-ла-лайла, ах девочка моя, ты такая злая, как будто он совсем тебе не дает."
Она подходит к выходу, словно зомби. И слезы в ней дрожат, будто зерна в зобе,
Она ревет, вдыхая прогорклый смог, двадцатилетний лоб, а точнее лбица, как будто весь мир старался к ней продолбиться, а этот придурок смог. И заяц жил, и лисица жила, и львица - а медведь пришел и разрушил весь теремок.
Она стоит и коса у нее по пояс. И щеки мокры от слез. А у любви есть тот, кто попал под поезд и тот, кто забрызган грязью из-под колес.

Когда-нибудь мы сидим с тобой вшестером - ты, я и четыре призрачных недолюбка и лунный свет, и моя голубая юбка, и дымный и негреющий костерок. Когда-нибудь мы сидим с тобой у огня и ты говоришь мне: "Слушай, кто эти люди?" И я отвечаю: "Это все те, кто любят или любили неласковую меня." И я говорю: "Вот этот отдал мне год, а этот два, а этот платил стихами, которые внутри меня полыхали и отражались строчками у него. Полсотни месяцев, сотни живых зарниц, бессонных и счастливых глазных прожилок - которые я тогда у них одолжила и вот сейчас должна всё прожить за них. Вот видишь, складка, горькая, пожилая, вот слышишь - смех неистовый, проливной - ты думал, это было всегда со мной, а это я кого-то переживаю."
Быть может и сама того не желая - но вечно, как и водится под луной.

Время - наверное пять с хвостом. Острым карандашом этот текст написан о том, что всё будет хорошо.
И острием самым подведена черта.
Я этого не писала.
Ты этого не читал.

One hundred days, a hundred nights
Crying city - it is nobody's,
you know, life unhappy
converge to the smallest detail.

It's two hours and thirty eight minutes. Now I sit down at the table, take a pencil and write you something from me, do not wait. And if you wait, you ever conveyed. The sea danced and rain over
it lamented. I do not write. You do not read.

One day he goes to meet her. He puts on his jacket, takes a dog on the stairs unhappy kicks the bank and politely responds that hour. Before stopping, in general, far away, but he walks slowly, reflected in the wide shallow puddles on the rusty leaves in prickly sky, pale as milk. He absorbs loose scale, transparent off-season, chill on the skin, he thinks that all loved like a fine rain, dancing in the lights. He thinks they all look like neon snake wet roofs, on how carefully the hands breathe when she slightly burnt.
She hugs him. Slightly sipya, greets. Throws Korzhik dog. He thinks that all loved like this and smiles to himself.

One day, for example, a few days later, she was sitting in the bus, as a living, dangerous, dog guard, when production sprawled in front of her. It sits inside her all the barks and looks through the eyes of color, as a liquid iodine. On the radio, some asshole sings: & quot; Oh, my girl, la-la-la-la-Laila, oh my girl, you're so angry, as if he does not give you a & quot;.
She walks to the door, like a zombie. And the tears in her trembling like a grain in the crop,
It roars, inhaling rancid could, twenty forehead, rather lbitsa, as if the whole world is trying to her prodolbitsya and this moron could. And the hare lived, and lived a fox and a lion - a bear came and destroyed the entire Mansion.
She stands and spit on her belt. And his cheeks wet with tears. And love is the one who was hit by a train and someone who splattered with mud from the wheels.

Someday we sit with you six of us - you, me and four ghostly nedolyubka and moonlight, and my blue skirt, and a smoky campfire and negreyuschy. One day we were sitting with you at the fire, and you tell me: & quot; Hey, who are these people & quot;? And I say: & quot; It's all those who love or loved me unkind & quot;. And I say: & quot; This one gave me a year, and the two, and this paid verses that blazed inside me and he reflected lines. Fifty months, hundreds of live lightning, sleepless and happy ophthalmic veins - which I then have borrowed and now everything has to live for them. You see, fold, bitter, old, here you hear - laughter violent, heavy - you thought that was always with me, and I worried someone & quot;.
Maybe, and that not wishing - but always, as usual under the moon.

Time - probably five to tail. With a sharp pencil this text is that all will be well.
And most tip line be drawn.
I do not write.
You do not read.