Текст песни Аля Кудряшева - Три, два, один - 08 - Но март пришел, июнь не за горами...

Но март пришел, июнь не за горами, отчаянный, горячий, длиннохвостый, не знающий ни страха, ни потерь,
И, если помнишь, плечи, загорая, приобретают неземное свойство легонько так светиться в темноте.
Как будто ходишь в золоченой раме, в своей невинной жаркой наготе.
Конечно, море. Наши говорили, что раз попав сюда - пребудешь вечно, с бессильным хрустом сердце надломив,
И ветер рисовал аквамарином, и тихо спал, на берег этот млечный песок намыв.
И я была, конечно, не Мария,
но Суламифь.
Конечно, если б знала, родилась
здесь, где жара, отары и татары, где пологом лежит густая тень,
Ты помнишь тот колючий скальный лаз, который несомненно стоил пары изрядно поцарапанных локтей,
Как я в слезах, распаренная, злая, крича, что в первый и в последний раз, упала вниз, судьбу свою кляня.
И море обмотало свой атлас
Вокруг меня.

Но март пришел. Зима в своем блокноте отвоевала новое число, второе с окончанием на девять.
Весна не успевает и в цейтноте пустила все кораблики на слом, не знает, что с колоколами делать.
Луна скребет кривым белесым ногтем, весна и платье новое надела, и при параде,
Но день украден.
В июне всё, что нужно было рядом, казалось, только руку протяни.
Нахальные торговцы виноградом свои товары прятали в тени,
И жгли оттуда виноградным взглядом.
Шиповник пах размашисто и юно, царапая рассеянных людей.

И я здесь на манер кота-баюна, сижу, колени обхватив, пою на
трех языках, одна в своей беде.
Из белых шрамов прошлого июня
Пытаюсь сотворить пропавший день.

Но не бежит вода по водостокам, часы на стенке тикают жестоко,
Стекло под ветром жалобно трясется, сегодня время замкнуто в кольцо.
Чудес не будет, сколько ни колдуй.
Ложись-ка спать, сидишь, как обалдуй.
Сижу и вижу
как из-за востока,
расталкивая облака лицом
Неудержимо ярко лезет солнце
Своим терновым маленьким венцом.

But March has come, June is just around the corner, desperate, hot, long-tailed, knowing neither fear nor loss,
And, if you remember, the shoulders, sunbathing, acquire an unearthly property to glow so lightly in the dark.
As if you are walking in a gilded frame, in your innocent hot nakedness.
Of course, the sea. Our people said that once you got here, you will stay forever, breaking your heart with a powerless crunch,
And the wind drew with aquamarine, and quietly slept, this milky sand was washed ashore.
And I was certainly not Maria,
but Shulamith.
Of course, if I knew, I was born
here, where the heat is, flocks and Tatars, where a thick shadow lies,
Do you remember that spiky rocky hole, which was undoubtedly worth a couple of pretty scratched elbows,
As I am in tears, steamed, angry, screaming that for the first and last time, I fell down, cursing my fate.
And the sea has wrapped its atlas
Around me.

But March has come. Winter won a new number in her notebook, a second with a nine ending.
Spring does not have time and in time trouble has scrapped all the boats, does not know what to do with the bells.
The moon scratches with a crooked whitish nail, spring put on a new dress, and in parade,
But the day is stolen.
In June, everything that was needed was nearby, it seemed, just reach out.
The cheeky grape merchants hid their wares in the shade,
And they burned from there with a grape look.
The rose hip smelled sweeping and youthful, scratching the scattered people.

And here I am like a baiun cat, I sit with my knees clasped, I sing on
three languages, one in her trouble.
From the white scars of last June
Trying to create a missing day

But the water does not run down the gutters, the clock on the wall is ticking cruelly,
Glass shakes pitifully in the wind, today time is closed in a ring.
There will be no miracles, no matter how much you conjure.
Go to bed, sit like a daze.
I sit and see
as from the east,
pushing the clouds with my face
The sun rises uncontrollably brightly
With your little crown of thorns