Текст песни Андрей Ломакин - Над рекой широкою - сл., муз. Андрея Никольского

Над рекой широкою, русской синеокою,
Надо Окой далекою солнышко поёт,
Берегам песчаным, избам деревянным,
Землянике да грибам, рощам и полям.
Уха со стерлядочки, эх, да укропчик с грядочки,
Худо ли по чарочке, эх, да по другой,
Самосад прокурится, и душа разуется,
Бакенщик, не хмурься, брат, аль уже хмельной.
Костёр разгорается, разговор меняется,
Жизнь уж не поправится, только вспомню вдруг
Косу тёмно-русую и глаза чуть грустные,
Тихую печаль в груди, да прощанье рук.
Сколько мне отмерено - только сердцу велено
До конца и бережно Русь свою любить,
Под берёзой, клёном ли, душа моя похоронена,
Оттого и хочется всех и вся простить.
Спит страна-красавица, а рассвет упрямится
Всё губами тянется, эх, поцеловать,
Не вернусь сюда уже, огоньками с баржи мне,
Видно, счастье кто-то хочет пожелать.
Вот и бьют к заутрени, время ехать, муторно,
Завтра снова сутолка, тыща разных дел,
А над рекой широкою, русской синеокою,
Над Окой далёкою вечер догорел.

Over the river a spreading Russian blue-eyed,
It should be far Oka sun sings,
The shore is sandy, wooden huts,
Strawberry yes mushrooms, groves and fields.
Ear with sterlyadochki, oh, yes gryadochki with dill,
It's bad if a glass of vodka, oh, yes on the other,
Grown tobacco procuration and soul razuetsya,
Light keeper, do not frown, brother, al already intoxicated.
Fire flares up, the conversation changes
Living alone does not get better, only to suddenly remember
Spit dark and light brown eyes a little sad,
Silent sorrow in his chest, so goodbye hands.
How much do I measure - heart told only
Until the end, and carefully Russ their love,
Under the birch, maple whether my soul was buried,
That's why I want to forgive everyone and everything.
Sleeps country beauty and the dawn of stubborn
All stretches his lips, oh, kiss,
I do not come back here already, lights from the barge to me
One can see the happiness someone wants to wish.
That beat to matins, time to go, a chore,
Tomorrow again sutolka, Thousand different things,
And over the river a spreading Russian blue-eyed,
Above Oka distant evening burnt out.