Твое фатовство - это лишь пятно судьбы караковой.
Три года я о нем в тетрадях выводил каракули
и шел на дно - попросту не видел бакен. Парты
со стихами, но статус поэта не придадут бакенбарды.
И вовремя мы разошлись с тобою в интересах:
ты любишь книги - я люблю то, о чем в них пишет автор;
ты видела во мне только причины своих стрессов,
а я в тебе наблюдал лишь поводы проснуться завтра.
Я деспот этих писем,
но со своей наивностью будто из детства списан.
Для кривой линии жизни я не нашел дома лекал,
"но не дай бог тебе меня понять до молекул".
Воздуха в грудь, за тобой по пятам - это дар или там вновь атака накала?
Ты постоянно заливала за любовь и тепло мне, пока я заливал тут эту боль по бокалам.
Мы спим порознь. У носа полосы. Там после вы впалите лень, и
заметно, как мы хоронили наше общее "мы". Мы хоронили вдвоем его в полиэтилене.
Мы задаем вопросы и спорим,
для чего мы вдвоем, если больно
любить тебя, любить меня. Повернутый
на принципах. И поменять нас невозможно.
Жизнь не списана, но кончился грифель.
Надежда, что из матрицы нас вытащит Пифия.
Стакан недопитый в пол-пятого утра, я долго думал,
что нас тут держит, но ты не ответил мне.
Глаза иконы грустно улыбались,
а мой виски в стакане уже в край зеледенел.
А каждом совместном снимке горизонт завален.
В этом мире с самим собой наедине.
А тут люди меняют людей,
но новый товар все также с дефектом.
Тут люди меняют постели,
но опять же, увы, никакого эффекта.
Вдруг люди меняют идею,
но в свои сорок уже слишком закостенелы.
Лишь дети меняют людей,
но тем уже в этом мире нет места.
Мы задаем вопросы и спорим,
для чего мы вдвоем, если больно
любить тебя, любить меня. Повернутый
на принципах. И поменять нас невозможно.
Your fatigue is just a blur of the fate of karakova.
For three years I wrote scribbles about him in notebooks.
and went to the bottom - simply did not see the buoy. School desks
with poems, but the whiskers will not give the status of a poet.
And in time we parted with you in the interests of:
you like books - I love what the author writes about them;
you saw in me only the causes of your stresses,
and I only watched you in you to wake up tomorrow.
I am the despot of these letters,
but with his naivety it’s as if written off from childhood.
For the crooked line of life, I did not find patterns at home,
"but God forbid you understand me to the point of molecules."
Is air in your chest, on your heels - is it a gift, or is there again a glow attack?
You constantly flooded me for love and warmth, while I poured this pain here by the glass.
We sleep separately. The nose has stripes. There after you burn laziness, and
noticeably how we buried our common “we”. We both buried it in polyethylene.
We ask questions and argue
why are we two if it hurts
love you, love me. Turned
on principles. And it’s impossible to change us.
Life is not written off, but the stylus ended.
Hope that Pythia will get us out of the matrix.
A glass is half-past five in the morning, I thought for a long time
that keeps us here, but you didn’t answer me.
The eyes of the icon smiled sadly
and my whiskey in a glass is already green in the edge.
And in every joint shot, the horizon is littered.
In this world alone with himself.
And then people change people,
but the new product is still defective.
Here people change beds
but again, alas, no effect.
Suddenly people change an idea,
but at forty they are too numb.
Only children change people
but those already in this world have no place.
We ask questions and argue
why are we two if it hurts
love you, love me. Turned
on principles. And it’s impossible to change us.
