Однажды жарким летом, в Москве средь бела дня,
На пляже было это у старого пруда.
Красотка, лет семнадцать, прекрасна и стройна,
Вдруг стала раздеваться до самого гола.
Разделась и тихонько по берегу пошла,
Весь пляж в оцепененье собою привела.
Сикстинская мадонна в сравненье с нею - срам,
И слышались со звоном пощёчины мужьям.
В Москве такое диво не помнят старики,
И даже гинеколог снял чёрные очки.
Так медленно ходила красотка с полчаса,
Затем, всё так же медленно, оделась и ушла.
И скоро стало ясно, что девушка была,
Совсем не для загара, в чём мама родила.
Там туфельки пропали, часы украли вдруг,
А бедный гинеколог пошёл домой без брюк.
В Москве, как в магазине, на то она Москва:
Чуть варежку разинул, ну и пиши - хана!
В Москве, как в магазине, на то она Москва:
Чуть варежку разинул, ну и пиши - хана!
Once on a hot summer, in Moscow in broad daylight,
On the beach it was at the old pond.
Beauty, about seventeen years old, beautiful and slim,
Suddenly she began to undress until the very goal.
Undressed and went quietly along the shore,
The whole beach led to a numbness.
Sistine Madonna in comparison with her - shame,
And they heard with a ringing slap in the face to husbands.
In Moscow, the old people don’t remember such a miracle,
And even the gynecologist took off his black glasses.
The beauty walked so slowly for half an hour
Then, all as slowly, dressed and left.
And it soon became clear that the girl was,
Not at all for tanning, in which mother gave birth.
There the shoes disappeared, the watch was stolen suddenly,
And the poor gynecologist went home without trousers.
In Moscow, as in a store, then she is Moscow:
I opened my mittens a bit, and write - Khan!
In Moscow, as in a store, then she is Moscow:
I opened my mittens a bit, and write - Khan!
