Текст песни Аркадий Северный - Отец мой Ленин

Отец мой Он, а мать моя Надежда,
А старый дядюшка, известный, Михаил.
Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,
К нам в гости часто дядя заходил.

Отец мой умер, а мать моя скончалася,
И старый дедушка не долго прочихал.
А мне статья с ужасным номером досталася,
Я с нею Север весь до корки проканал.

По той статье сидели люди разные,
И я средь них мальчоночкой попал.
Болота, топи, окружали нас, заразные,
И каждый день один десяток умирал.

Встречал я многих, там, отца друзей, приятелей,
Сидели все они по этой же статье.
За то, что не было средь них, тогда предателей,
Не поддались они ужасной клевете.

Ах, если б слышал мой отец все их истории,
И до, чего Россию довели,
Как извращали все его теории,
Как сына губят на краю земли.

Ах, если б знала мать моя про все мучения,
Не приглашала бы его чайку попить.
Не угощала бы малиновым варением,
Ввела бы сразу, на кол посади.

Так отмантурил я пятнадцать лет, конец мучениям,
На завтра можно собираться мне домой.
Но мне на вахте, вдруг, читают извещение,
Москва добавила мне новый четвертной.

Прошел еще годочек, тридцать мне сравнялося,
На зоне я имел уже не первый блат.
Как, вдруг, откуда-то известие примчалося,
Что дядя Ося влез в березовый бушлат.

Все уголовники амнистией согреты,
Ну, как в политику и света луч проник.
Ох, дядя, хоть лежит у мавзолее, ты,
Но, как и прежде ты остался, был - шутник.

И, вот, лежишь ты рядом с миленькой папашею,
Как уголовник ты пробрался в отчий дом.
А я три года за ментарками закашивал,
И, вот, в больницу я попал с большим трудом.

Но, вдруг, в Москве снова все переменилося,
Москва берет назад свой четвертак.
Я на свободе оказался с Божьей милостью,
Стою, и хлопаю ушами, как дурак.

Отец мой Ленин, а мать моя Надежда,
А старый дядюшка, известный, Михаил.
Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,
А из карманников родился я один.

He is my father, and my mother is Hope,
And the famous old uncle Michael.
When we all lived in Moscow on Red Square,
My uncle often came to visit us.

My father died and my mother died,
And the old grandfather did not last long.
And I got an article with a terrible number,
I with her all the North to the cover.

Different people were sitting under that article,
And I got among them as a little boy.
Swamps, swamps, surrounded us, infectious,
And every day one dozen died.

I met many, there, the father of friends, friends,
They all sat under the same article.
For the fact that there were no traitors among them then,
They did not succumb to the terrible slander.

Oh, if my father had heard all their stories,
And to what Russia was brought,
How all his theories were perverted,
Like a son is being ruined at the end of the earth.

Oh, if my mother knew about all the torments,
Wouldn't invite him to drink tea.
Wouldn't treat raspberry jam
Introduced immediately, on a stake plant.

So I mantured for fifteen years, the end of the torment,
You can get ready for my home tomorrow.
But on my watch, suddenly, they read a notice,
Moscow added me a new quarter.

Another year passed, I was thirty,
It was not my first pull in the zone.
How, suddenly, from somewhere the news rushed in,
That Uncle Osya got into a birch jacket.

All criminals are warmed by amnesty,
Well, how the beam penetrated into politics and light.
Oh, uncle, even though you're lying at the mausoleum,
But, as before you stayed, you were - a joker.

And, behold, you lie next to dear daddy,
As a criminal, you made your way to your father's house.
And for three years I have been coughing up mentarkas,
And, behold, I got to the hospital with great difficulty.

But, suddenly, in Moscow everything changed again,
Moscow takes back its quarter.
I found myself free with God's grace
I stand and clap my ears like a fool.

My father Lenin, and my mother Nadezhda,
And the famous old uncle Michael.
When we all lived in Moscow on Red Square,
And from pickpockets I was born alone.