Текст песни Аудиокнига в кармане, Юрий Григорьев - От автора

Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?

ИЛЛЮСТРАЦИЯ КАРАЗИНА К РОМАНУ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»
Последний вопрос самый роковой, ибо на него могу лишь ответить: «Может быть, увидите сами из романа». Ну а коль прочтут роман и не увидят, не согласятся с примечательностью моего Алексея Федоровича? Говорю так, потому что с прискорбием это предвижу. Для меня он примечателен, но решительно сомневаюсь, успею ли это доказать читателю. Дело в том, что это, пожалуй, и деятель, но деятель неопределенный, невыяснившийся. Впрочем, странно бы требовать в такое время, как наше, от людей ясности. Одно, пожалуй, довольно несомненно: это человек странный, даже чудак. Но странность и чудачество скорее вредят, чем дают право на внимание, особенно когда все стремятся к тому, чтоб объединить частности и найти хоть какой-нибудь общий толк во всеобщей бестолочи. Чудак же в большинстве случаев частность и обособление. Не так ли?

Starting the biography of my hero, Alexei Fedorovich Karamazov, I am in some bewilderment. Namely: although I call Alexei Fedorovich my hero, but, however, I myself know that he is by no means a great person, and therefore I foresee the inevitable questions like these: why is your Alexei Fedorovich remarkable, that you chose him with your hero? What did he do? Who and what is known? Why should I, the reader, spend time studying the facts of his life?

Illustration of Karazin to the novel by F. M. Dostoevsky "Brothers Karamazov"
The last question is the most fatal, for I can only answer it: "Maybe you will see from the novel yourself." Well, if they read the novel and will not see, will not agree with the note of my Alexei Fedorovich? I say so, because with the regret I foresee it. For me, he is remarkable, but I strongly doubt whether I will have time to prove it to the reader. The fact is that this is perhaps the figure, but the figure is uncertain, unclear. However, it would be strange to demand at a time like ours, from people of clarity. One, perhaps, is quite undoubted: this is a strange person, even an eccentric. But the oddity and eccentricity are more harmful than give the right to attention, especially when everyone is striving to unite the particular and find at least some general sense in universal non-fable. An eccentric, in most cases, the particular and isolation. Is not it?