Текст песни Клайв Стейплз Льюис - Космическая трилогия 1. За пределы безмолвной планеты

Клайв Стейплз Льюис родился 29 ноября 1898 г. в Ирландии. Первые десять лет его жизни были довольно счастливыми. Он очень любил брата, очень любил мать и много получил от нее -- она учила его языкам (даже латыни) и, что важнее, сумела заложить основы его авственных правил. Когда ему еще не было десяти, она умерла. Отец, человек мрачноватый и неласковый, отдал его в закрытую школу подальше от дома. Школу, во всяком случае, первую из своих школ, Льюис ненавидел. Лет шестнадцати он стал учиться у профессора Керкпатрика. В 1917 г. Льюис поступил в Оксфорд, но скоро ушел на фронт, во Францию (ведь шла война), был ранен и, лежа в госпитале, открыл и полюбил Честертона, но ни в малой степени не перенял тогда его взглядов. Вернувшись в университет, он уже не покидал его до 1954 г., преподавая филологические дисциплины. Льюис потерял веру в детстве, может быть, когда молил и не умолил Бога исцелить больную мать. Вера была смутная, некрепкая, никак не выстраданная; вероятно, он мог бы сказать, как Соловьев-отец, что верующим он был, христианином не был. Во всяком случае, она легко исчезла и не повлияла на его нравственные правила. Позже, в трактате "Страдание", он писал: "Когда я поступил в университет, я был настолько близок к полной бессовестности, насколько это возможно для мальчишки. Высшим моим достижением была смутная неприязнь к жестокости и к денежной нечестности; о целомудрии, правдивости и жертвенности я знал не больше, чем обезьяна о симфонии". Помогли ему тогда люди неверующие: "я встретил людей молодых, из которых ни один не был верующим, в достаточной степени равных мне по уму -- иначе мы просто не могли бы общаться, -- но знавших законы этики и следовавших им". Когда Льюис обратился, он ни в малой мере не обрел ужасного, но весьма распространенного презрения к необратившимся. Скажем сразу, это очень для него важно: он твердо верил в "естественный закон" и в человеческую совесть. Другое дело, что он не считал их достаточными, когда "придется лететь" (так сказано в одном из его эссе -- "Человек или кролик"). Не считал он возможным и утолить без веры "тоску по прекрасному", исключительно важную для него в отрочестве, в юности и в молодости. Как Августин, один из самых чтимых им богословов, он знал и повторял, что "неспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе". До тридцати лет он был скорее атеистом, чем даже агностиком. История его обращения очень интересна; читатель сможет узнать о ней из книги "Настигнут радостью". Занимательно и очень характерно для его жизни, что слово "joy" --"радость", игравшее очень большую роль в его миросозерцании, оказалось через много лет именем женщины, на которой он женился. Когда он что-то узнавал, он делился этим. Знал он очень много, слыл даже в Оксфорде одним из самых образованных людей и делился со студентами своими познаниями и в лекциях, и в живых беседах, из которых складывались его книги. До обращения он говорил о мифологии (античной, скандинавской, кельтской), литературе (главным образом средневековой и XVI в.). Он долго был не только лектором, но и tutor'ом -- преподавателем, помогающим студенту, кем-то вроде опекуна или консультанта.

Clive Staples Lewis was born on November 29, 1898 in Ireland. The first ten years of his life were quite happy. He loved his brother very much, loved his mother very much and received a lot from her - she taught him languages ​​(even Latin) and, more importantly, managed to lay the foundations of his personal rules. When he was not yet ten, she died. His father, a gloomy and awkward man, gave him to a closed school away from home. The school, in any case, the first of his schools, Lewis hated. About sixteen he began to study under Professor Kerkpatrick. In 1917, Lewis went to Oxford, but soon went to the front, to France (after all, there was a war), was wounded and, lying in the hospital, opened and fell in love with Chesterton, but did not take his eyes off to that extent. Returning to the university, he no longer left it until 1954, teaching philological disciplines. Lewis lost faith in childhood, perhaps when he prayed and did not beg God to heal a sick mother. Faith was vague, weak, not harmed in any way; probably he could say, like Soloviev the father, that he was a believer, was not a Christian. In any case, she easily disappeared and did not affect his moral rules. Later, in the treatise "Suffering", he wrote: "When I entered the university, I was as close to complete shamelessness as possible for a boy. My highest achievement was a vague dislike of cruelty and monetary dishonesty; about chastity, truthfulness and I knew no more sacrifice than a monkey about a symphony. " Then unbelievers helped him: "I met young people, of whom not one was a believer, sufficiently equal to my mind - otherwise we simply could not communicate, but who knew the laws of ethics and followed them." When Lewis turned, he did not in the least gain a terrible, but very widespread contempt for the unconverted. Let’s say right away, this is very important for him: he firmly believed in “natural law” and in human conscience. Another thing is that he did not consider them sufficient when he “had to fly” (as it is said in one of his essays - “The Man or the Rabbit”). He did not consider it possible to quench without faith the "longing for the beautiful", which was extremely important for him in adolescence, youth and youth. As Augustine, one of the most respected theologians, he knew and repeated that "our heart is restless until it rests in You." Until thirty, he was more likely an atheist than even an agnostic. The story of his conversion is very interesting; the reader will be able to learn about it from the book "Overtaken by Joy." It is interesting and very characteristic of his life that the word "joy" - "joy", which played a very large role in his world outlook, turned out after many years to be the name of the woman whom he married. When he found out something, he shared it. He knew a lot, he was known even at Oxford as one of the most educated people and shared his knowledge with students both in lectures and in lively conversations that made up his books. Before conversion, he talked about mythology (ancient, Scandinavian, Celtic), literature (mainly medieval and XVI century). For a long time he was not only a lecturer, but also a tutor — a teacher helping a student, some kind of guardian or consultant.