В разреженном пространстве земных рукопожатий,
В размеренном движенье к вершине всех вершин
Уже неинтересны застолья шатий-братий,
Уже не различаешь ни женщин, ни мужчин.
Как далеки оттуда игрушечные люди,
В ворованное счастье поверившие влёт.
Сшибаются народы, но небо их не судит,
Им все прощает небо, прощает и зовет.
То небо, как старатель, не спит, не отдыхает,
Скорбя, что друг от друга устали муравьи,
Песок случайных взглядов старатель намывает:
А вдруг да попадется крупиночка любви.
А ты идешь к вершине, тебе плевать на брата,
Кто там кого унизил, и кто кого убьёт?..
Немую безучастность и слепоту фаната
Тебе прощает небо, прощает и зовёт.
In a rarefied space of earth handshake,
In a measured movement to the top of all vertices
Already uninteresting the feast of the chassis-brotherhood,
No longer distinguish between women nor men.
As far from there toy people,
In the flavored happiness believed.
Peoples are hurt, but they do not judge them,
They all forgives the sky, forgives and calling.
Then the sky, like a prospector, does not sleep, does not rest,
Grieving that ants are tired of the ants,
Sand of random views The prosperity is latching:
And suddenly, a grazing of love will fall.
And you go to the top, you don't care about my brother,
Who is there who humiliated and who will kill whom? ..
Mute insaneness and blindness of the fan
You forget the sky, forgives and calling.
