В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою.
Звенят, гудят джаз-баны
И злые обезьяны
Мне скалят искалеченные рты.
А я, кривой и пьяный,
Зову их в океаны
И сыплю им в шампанское цветы.
А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным,
Где в испуге даже дети убегают от меня.
Я усталый старый клоун, я машу мечом картонным,
И в лучах моей короны умирает светоч дня.
Звенят, гудят джаз-баны,
Танцуют обезьяны
И бешено встречают Рождество.
А я, кривой и пьяный,
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.
На башне бьют куранты,
Уходят музыканты,
И елка догорела до конца.
Лакеи тушат свечи,
Давно замолкли речи,
И я уж не могу поднять лица.
И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел
И сказал: "Маэстро, бедный. Вы устали. Вы больны.
Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.
Даже в нашем добром небе были все удивлены".
И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи,
Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе догорали Божьи свечи
И печальный желтый Ангел тихо таял без следа.
In the evening restaurants
In Parisian booths
In a cheap electric paradise
I wring my hands all night
From rage and anguish
And I sing to people plaintively.
Jazz bans are ringing, buzzing
And angry monkeys
My mutilated mouths are bared.
And I, crooked and drunk,
I call them to the oceans
And pour them flowers into the champagne.
And when morning comes, I wander along the sleepy boulevard,
Where in fright even children run away from me.
I'm a tired old clown, I swing a cardboard sword
And in the rays of my crown the light of day dies.
Jazz bans are ringing, buzzing
The monkeys are dancing
And fiercely celebrate Christmas.
And I, crooked and drunk,
Fell asleep by the piano
Under this wild roar and triumph.
The chimes strike on the tower
The musicians are leaving
And the tree burned out to the end.
The lackeys put out the candles
The speeches fell silent long ago,
And I really can't lift my face.
And then a yellow Angel quietly jumped from the extinct Christmas tree
And he said, "Maestro, poor man. You are tired. You are sick.
They say that you sing tango at night in dens.
Even in our kind sky, everyone was surprised. "
And, covering my face with my hands, I listened to the cruel speech,
Wiping away tears, tears of pain and shame with a dress coat.
And high in the blue sky, God's candles were burning out
And the sad yellow Angel silently melted without a trace.
