Текст песни Макс Фривинг- Эдгар Аллан По - - Ворон

Edgar Allan Poe
Эдгар Аллан По

стихи и переводыкраткая биографияаудио

перейти к стихотворению:Аннабель Ли» ВоронКолокольчики и колоколаУлялюмЭльдорадо 

THE RAVEN

Once upon a midnight dreary, while I pondered, week and weary, Over many a quaint and curious volume of forgotten lore- While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping, As of some one gently rapping, rapping at my chamber door. “'Tis some visitor,” I muttered, “tapping at my chamber door- Only this and nothing more.” Ah, distinctly I remember, it was in the bleak December, And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor. Eagerly I wished the morrow;-vainly I had sought to borrow From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore- For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore- Nameless here for evermore. And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before; So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating, “'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door- Some late visitor entreating entrance at my chamber door; - This it is and nothing more.” Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer, “Sir,” said I, “or Madam, truly your forgiveness I implore; But the fact is I was napping, and so gently you came rapping, And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door, That I scarce was sure I heard you” - here I opened wide the door: - Darkness there and nothing more. Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing, Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before; But the silence was unbroken, and the stillness gave no token, And the only word there spoken was the whispered word, “Lenore?” This I whispered, and an echo murmured back the word, “Lenore!” Merely this and nothing more. Back into the chamber turning, all my soul within me burning, Soon again I heard a tapping somewhat louder than before. “Surely,” said I, “surely that is something at my window lattice; Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore- Let my heart be still a moment, and this mystery explore; - 'Tis the wind and nothing more!” Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter, In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore; Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he; But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door- Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door- Perched, and sat, and nothing more. Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling, By the grave and stern decorum of the countenance it wore, “Though the crest be shorn and shaven, thou,” I said, “art sure no craven, Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore- Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!” Quoth the Raven, “Nevermore.” Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly, Though its answer little meaning-little relevancy bore; For we cannot help agreeing that no living human being Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door- Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door, With such name as “Nevermore.” But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only That one word, as if his soul in that one word he did outpour. Nothing further then he uttered-not a feather then he fluttered- Till I scarcely more than muttered, “Other friends have flown before- On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before.” Then the bird said, “Nevermore.” Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken, “Doubtless,” said I, “what it utters is its only stock and store, Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster Followed fast and followed faster till his songs one burden bore- Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore Of 'Never-nevermore.' ” But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling, Straight I wheeled a cushioned se

Однажды на полуночной тоскливости, пока я размышлял, неделя и усталость, За многими странными и любопытными томами забытого знания - Пока я кивал, почти дремал, внезапно раздался стук, Как кто-то мягко стучал, стучал в дверь моей комнаты , «Это какой-то посетитель, - пробормотал я, - постучал в дверь своей камеры - только это и ничего более». Ах, отчетливо помню, это было в мрачный декабрь, И каждый отдельный умирающий тлеющий уголь наносил свой призрак на пол. Я с нетерпением желал завтрашнего дня, тщетно пытался позаимствовать из моих книг преодоление скорби - скорбь о погибшем Леноре - о редкой и сияющей деве, которую ангелы называют Леноре - Безымянный здесь навсегда. И шелковистый, грустный, неуверенный шелест каждой пурпурной занавески взволновал меня - наполнил меня фантастическими ужасами, которых раньше не было; Так что теперь, до сих пор, чтобы биться в моем сердце, я стоял и повторял: «Это какой-то посетитель, умоляющий вход в дверь моей комнаты… Какой-то поздний посетитель, умоляющий вход в мою дверь комнаты; - Это так и не более того ». В настоящее время моя душа стала сильнее; больше не колеблясь: «Сэр, - сказал я, - или мадам, по-настоящему ваше прощение я умоляю; Но дело в том, что я дремал, и так нежно ты постучал, И так слабо, что ты постучал, постучал в дверь моей комнаты, Что я почти не был уверен, что слышал тебя », - тут я широко открыл дверь: - Тьма там и ничего Больше. Глубоко в этой темноте всматриваясь, я долго стоял там, удивляясь, боясь, сомневаясь, мечтая о снах, о которых ни один смертный не осмеливался мечтать раньше; Но молчание не нарушалось, и неподвижность не давала никаких признаков. И единственное слово, которое там было сказано, - это шептавшее слово: «Ленор?» Я прошептал это, и эхо пробормотало в ответ слово «Ленор!» Только это и не более того. Вернувшись в комнату, поворачиваясь, вся моя душа внутри меня горела, Вскоре я снова услышал стук несколько громче, чем раньше. «Конечно, - сказал я, - конечно, это что-то у моей оконной решетки; Позвольте мне тогда увидеть, что это такое, и эту тайну исследовать. Пусть мое сердце останется на мгновение, и эта тайна исследует; - «Это ветер и больше ничего!» Открыв здесь, я спустил ставню, когда со многими флиртами и трепетанием вошел величественный Ворон святых дней прошлого; Не малейшее почтение сделал он; ни минуты не останавливался или остался он; Но, с видом лорда или леди, взгромоздившимся над дверью моей комнаты - сидел на бюсте Палласа прямо над дверью моей комнаты - сидел и сел, и больше ничего. Затем эта чернокожая птица заставляет мою грустную фантазию улыбаться. У могилы и сурового приличия лица, которое она носила: «Хотя гребень стрижен и побрился, ты, - сказал я, - ты, конечно, не малодушный, ужасно мрачный и древний ворон, блуждающий с Ночного берега - Скажи мне, как твое божественное имя на Плутонском берегу Ночи! » «Ворон, никогда». Много я удивлялся этой неуклюжей птице, чтобы так ясно слышать дискурс, Хотя его ответ мало что значит - мало утомляет; Ибо мы не можем не согласиться с тем, что ни один живой человек еще никогда не был благословлен, увидев птицу над дверью своей комнаты - птицу или зверя на скульптурном бюсте над дверью своей комнаты, с таким названием, как «Никогда». Но Ворон, одиноко сидевший на безмятежном бюсте, произнес только одно это слово, как будто его душа в этом одном слове излила. Затем он ничего не произнес - ни перышка, ни трепета - пока я едва ли не больше, чем пробормотал: «Другие друзья раньше летали… На следующее утро он оставит меня, как мои надежды раньше». Тогда птица сказала: «Никогда». Пораженный тишиной, нарушенной ответом, так метко произнесенным: «Несомненно», - сказал я, - «что он произносит, так это его единственный запас и запас», пойманный каким-то несчастным хозяином, которому несправедливая катастрофа следовала быстро и следовала быстрее, пока его песни не принесли одно бремя… чары его Надежды, которую тоска несла «Никогда-никогда». Но Ворон все еще соблазняет мою грустную фантазию улыбкой, Прямо я развернул мягкий комплект.