Текст песни Максим Мяков - Мне снилось, что Бродский был человеком-храмом...

Мне снилось, что Бродский был человеком-храмом, повсюду носящим с собою хрустальный дом,
Индейской мудрости был вигвамом, наполненным свежесколотым хрупким льдом.
Мне снилось, что Пушкин стрелял по Данте, и ни один не признал ошибки.
Я чётко помню, как Команданте, забыв про пытку, тянулся шипкой.

(Поклон крадущего рифму - Мастеру). Мы отражаемся на стекле,
Но кажемся сами себе бесстрастными и припечатанными к земле.
Немного жарко - три тыщи градусов, а зубы стукают марш-озноб,
Среди метафор, синекдох, пафосов, пожалуй, худшую в мире троп

Рисуют линию три старухи, сияют зубом, прядут узор.
О, как прекрасно твоё "хи-хи", озорная вечность, как тёмен взор.
И ведь верхушки таёжных сосен видали многие сотни лет,
Но даже им неизвестна осень, где счастье есть, а печали нет.

Я знаю, что Бродский был человеком-храмом. И знание это сравнимо с полётом вниз:
Мы разбегаемся, долго падаем. На граните мы проступаем смолою лиц.
Наш отпечаток в веках останется, он будет остр, прозрачен, чист
Когда-нибудь об него поранится хороший парень, танцуя твист.

И жизнь его в тот же миг изменится, в его отраву проникнет кровь
И заиграет она, и вспенится, и не излечится в нём любовь
К таёжным соснам, хрустальным храмам, бессмертным звездам и болтовне,
Огонь небесный, гори вигвамом, гори извечно, гори во мне!

I dreamed that Brodsky was a temple man, everywhere wearing a crystal house everywhere,
Indian wisdom was Wigwam filled with freshly fragile ice.
I had a dream that Pushkin fired on Dante, and none recognized the mistakes.
I clearly remember how the commandant, forgetting about torture, stretched with a pin.

(Bow to the sanguild rhyme - master). We reflect on the glass,
But seem to themselves impassive and sealed to the ground.
A little hot - three times of degrees, and the teeth are knocking the March Marsh,
Among the metaphor, sync, pathos, perhaps the worse trail in the world

Draw three old women, shine with a tooth, they hide the pattern.
Oh, how beautiful your "hee-hee", mischievous eternity, as a chosen look.
And after all, the tops of the taped pines have seen many hundreds of years,
But even they are unknown autumn, where happiness is, but there are no sadness.

I know that Brodsky was a man-temple. And knowledge is comparable to the flight down:
We run up for a long time we fall. For granite, we appear to the mixture of persons.
Our imprint in the eyelids will remain, it will be across, transparent, clean
Someday you will be lit a good guy, dancing twist.

And his life will change in the same moment, blood will penetrate into his poison
And she will play, and foams, and love will not cure him
To the taiga pine, crystal temples, immortal stars and chatter,
Fire Heavenly, Gori Wigwam, Horvest Horn, Gorge in Me!