Утренние часы аэропортовского ожидания,
многотонное небо самолетами лязгающее наверху.
Если бы я мог в тебе запросто выговорить стихами
каждого пассажира, вплывающего в этот шум,
ты бы стояла строгая, с огромными глазищами,
спокойная, с некоторой постоянностью в жестах.
Я бы вышагивал в черном плаще, весь из себя мистер.
Мне же до самых родинок твоих все в тебе интересно.
Вот и у нас такое ветреное, недозрелое лето, как кислое яблоко.
Это особенная красота, от которой сильно сжимаются легкие.
Ты бы просто прижалась губами такими матовыми
к моему горячему лбу /по нему метеосводки
можно считывать/. Я бы шагнул на улицу
в мятой рубахе, с часами на правом, с запахом от Сен Лоран.
Знаешь, а я готов ко всему, что тебе вздумается…
Знаешь, любое действие, в принципе, - бумеранг.
Morning hours standby airport,
large-tonnage planes sky clanged overhead.
If I could have in you easily pronounce the verses
each passenger, a pop-up in the noise,
you'd stood austere, with huge enormous eyes,
quiet, with some uniformity in gestures.
I'd paced in a black cloak, all of a Mr.
To me the most to your moles all you're interested.
Here we have a windy, immature summer, as the sour apple.
This is a special beauty, from which the lungs are compressed heavily.
You have just pressed her lips so dull
to my hot forehead / weather reports thereon
It can be read /. I'd stepped into the street
in crumpled shirt, with a clock on the right, with the smell of Saint Laurent.
You know, I'm ready for anything, whatever you want ...
You know, any action in principle - a boomerang.
