Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.
Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас.
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.
Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.
Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара — все придут во сне!
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.
At home to stars, and the sky is lower,
Earth in the child is close to him.
In big and joyful Paris
All the same Tusca.
Noisy evening boulevards,
The last ray of dawn Ugas.
Everywhere, everywhere all couples, couples,
Shipping lips and cheering eyes.
I'm alone here. To the trunk of chestnut
Put so sweet head!
And in the heart cries the verse of Rostan
How there, in an abandoned Moscow.
Paris in the night I am alien and pity,
More expensive to the heart of the former nonsense!
I go home, there is sadness
And someone's gentle portrait.
There's someone's sad-fraternal look.
There is a gentle profile on the wall.
Rostand and Martyr Reichstadt
And Sarah - everyone will come in a dream!
In big and joyful Paris
I dream of herbs, clouds,
And further laughter and shadows closer
And the pain as before deep.
