Текст песни Михаил Щербаков - Цыбин

Оно не то чтоб Цыбин был с двойным натура дном,
когда в натуре бездна, речи нет о дне двойном,
не нужно для величья ни котурнов, ни двуличья,
иного хоть во мрамор посели, он так и будет гном,
а Цыбин, с малолетства не терпевший мотовства,
жил в сером новострое, даром слава, что Москва,
но если кто меж смертных понимал в деньгах несметных
и кто, вложив червонец, наживал не два, но двадцать два,
то Цыбин был.

Во вздорный рынок чёрный он внедрил стандарт и сорт,
и там, где кособочился кустарный натюрморт,
возникло что-то с чем-то в духе фресок чинквеченто,
не зря бродили слухи по Москве, что Цыбин в чём-то чёрт,
не зря вошли в легенду келья та и тот планшет,
где формулы чертя и конструируя сюжет,
в одном лице Кулибин и Хичкок, магистр Цыбин,
влиял на экспорт нефти, на бюджет страны и свой бюджет,
но зря потом в суде к нему под видом интервью
пристал какой-то деятель, похожий на змею:
"Могли б, мол, душу бесу вы продать из интересу?".
И Цыбин грандиозно пошутил: "Смотря почём и чью".
Ах, Цыбин, я не рядом был, но кабы рядом был,
я разом бы с нахала сбил его гражданский пыл,
не тратя слов, ему бы выбил я глаза и зубы,
особо если выпил бы, но Цыбин отродясь не пил
и в шутку свёл.

Держа надзор над всеми от акул до прилипал,
он в каждом, даже в том, кто оступился или пал,
провидел звеньевого сферы сбыта теневого,
иные хоть во сне слепцы, а Цыба никогда не спал,
и мы, вообразив, что соответственно умны,
с готовностью на то употребили бы умы,
чтоб, скажем, город Рыбинск переделать в город Цыбинск,
но весь масштаб вождя нам было не дано постичь, увы.
Увы, в безвременье глухом, где честь и совесть набекрень,
мы помнили, что Цыбин это камень и кремень,
но в нём искали друга мы, когда свистела вьюга,
однако устремлялись не к нему, когда цвела сирень.
А в нём, когда цвела она и пели соловьи,
рождался композитор типа Цезаря Кюи,
и ночью в келье тёмной ре минор клубился томный,
вибрировали септимы и слышалось "Фюи, фюи".
То Цыбин был.

И плыл ноктюрн в Женеву в спецвагоне из брони,
зелёные огни не предвещали западни,
и скважины качали нефть, и шахты не скучали,
казна чесала голову, а гений колдовал в тени,
не то чтоб неуклюж, невзрачен или там недюж,
он как-то не ровнялся тем, кто взрачен и уклюж,
был высшего пошиба человек-оркестр Цыба,
такому не конвой бы а "Спасибо" лишь, да поздно уж,
сочли в суде, что доля, надлежавшая казне,
не просто утрясалась в промежуточном звене,
но грубо нарезалась вкривь и вкось, как оказалось,
а верно или дурно суд судил, о том судить не мне.
Аккордно или сдельно правоведы-храбрецы
явили образцы проникновенной хрипотцы,
но демон шахт и скважин был всемернейше посажен,
за то, за что никто бы на себя вины не взял, а Цы,
а Цыбин взял.

И нынче, если родич поселково-хуторской,
решает на каникулах развлечь себя Москвой,
я в центре культпоходом не кружу с овощеводом,
ему служу я гидом, но вожу не по Тверской-Ямской,
выгуливаю я его по цыбинским местам,
Калужская - Беляево - Коньково - Тёплый Cтан,
где мнится временами, будто Цыбин снова с нами,
и губы прямо сами шепчут: "Цыбин, ты в архив не сдан,
ты компас наш земной, а также посох и праща,
ты знаешь, как отчизну обустроить сообща.
Откликнись, невидимка!" Но асфальтовая дымка
молчит, за нашу косность нам отмщая, мстя и даже мща.
Конечно, мща.

It is not that Tsybin was a double -bottomed bottom,
When there is an abyss in kind, there is no talk about the day,
There is no need for the great Kuturns or two -faced,
at least otherwise settled in marble, he will be so a dwarf,
And Tsybin, who has not endured motionism from infancy,
lived in a gray new building, for nothing glory that Moscow,
But if anyone between mortals understood in the money of my inconspicuous
And who, having invested the chervonets, did not make two, but twenty -two,
then Tsybin was.

In the nonsense market, he introduced the standard and variety,
And where the artisan -free still life was shredded,
Something arose with something in the spirit of Chinkwecento frescoes,
It was not for nothing that rumors in Moscow roamed that Tsybin is somewhat devil,
No wonder that one and that tablet entered the legend of the cell,
where are the features of the feature and constructing the plot,
In one person, Kulibin and Hitchcock, Master Tsybin,
influenced the export of oil, the country's budget and its budget,
but in vain in court to him under the guise of an interview
Some figure was bored, similar to a snake:
"Could you sell the soul of demon from interest?"
And Tsybin was grandiosely joked: "Watching how much and whose."
Ah, Tsybin, I was not nearby, but if there was nearby,
I would have hit his civil fervor at once,
without spending words, I would knock out my eyes and teeth,
especially if I drank, but Tsybin did not drink
And jokingly brought it.

Holding supervision over everyone from sharks to stuck,
He is in each, even in who stumbled or fell,
sewed the link sphere of shadow,
Others even in a dream are blind people, but the chicken never slept,
And we, imagining that we are accordingly smart,
readily used the minds
so that, say, the city of Rybinsk to remake to the city of Tsybinsk,
But the whole scale of the leader was not given to us, alas.
Alas, in the deaf time, where the honor and conscience is nabek.
We remembered that Tsybin is a stone and flint,
But in it we were looking for a friend when a blizzard whistled,
However, they did not rush to him when the lilac bloomed.
And in it, when she bloomed and the nightingales sang,
A composer of the Caesar Cui type was born,
And at night in the cell of the Dark RE minor swirling languid,
Septims vibrated and Fyui, Fui were heard.
Then Tsybin was.

And Noktyurn sailed to Geneva in a special car of armor,
Green lights did not portend the trap,
And the wells pumped oil, and the mines did not miss,
The treasury scratched his head, and the genius conjured in the shade,
Not that awkward, unbelievable, or there is a remark
He somehow was not equal to those who are cultivated and stuck,
There was a higher gesture of the man-organ of the chicken,
It would not be such a convoy but "thank you" only, yes, too late,
considered in court that the share of the treasury,
Not just settled in an intermediate link,
but rudely cut off at the same time, as it turned out,
And the court judged correctly or badly, it is not for me to judge.
Chord or sides of lawyer-preservations
showed samples of a penetrating hoarse,
But the demon of the mines and wells was planted inadequate,
For what no one would take guilt for himself, and Tsy,
And Tsybin took.

And today, if the sort of sovereign is a Khutorsky,
decides to entertain himself to Moscow during the holidays,
I am not circulating with a vegetable breeder in the center with a cultural trip,
I serve him with a guide, but I do not drive in Tverskaya-Yamskaya,
I walk him in Tsybinsky places,
Kaluga - Belyaevo - Konkovo ​​- warm dan,
where it thinks at times, as if Tsybin is with us again,
And the lips directly whisper: "Tsybin, you are not handed over to the archive,
You are our Earth's compass, as well as the staff and sling,
You know how to equip a homeland together.
Respect, invisible! "But asphalt haze
He is silent, for our inertness, revenge, and even rejoicing for us.
Of course, omns.