Ах, как много на Руси лагерей!
А Россия велика, велика…
Ах, как много за решёткой парней
И девчонок отбывает срока.
Что им снится в лагерях по ночам,
Когда сон тяжёлый их укачал?
Опустилась чёрной тенью печаль
Им на лица, на ресницы…
Снится им, что больше нет лагерей,
И охраны больше нет у дверей,
И летят они домой над землёй.
Словно птицы.
За тяжкую долю,
За тех, кто в неволе,
Кого называют «зэка».
За тех, кто на зоне
В Сибири и в Коми,
Я свой поднимаю стакан.
Ах, как много лагерей на Руси!
Значит смысла нету спорить с судьбой.
Получается – кого не спроси,
Чуть не каждый походил под статьёй.
Вор томится от звонка до звонка,
Ждёт амнистии директор ДК,
И министр тоже, кстати, «зэка»,
Только бывший – срок отбывший.
Так какой же может быть разговор?!
Знать, Господь для нас один прокурор,
У него для нас один приговор
И Суд Высший.
За тяжкую долю,
За тех, кто в неволе,
Кого называют «зэка».
За тех, кто на зоне
В Сибири и в Коми,
Я свой поднимаю стакан.
Ah, how many camps in Russia!
And Russia is great, great ...
Ah, how many guys are behind bars
And the girls are serving time.
What do they dream of in the camps at night
When did a heavy dream rock them?
Sorrow fell black shadow
On their faces, on their eyelashes ...
He dreams that there are no more camps,
And there’s no more security at the door,
And they fly home above the ground.
Like birds.
For a heavy share
For those in captivity
Who is called a "convict."
For those in the zone
In Siberia and in Komi,
I raise my glass.
Ah, how many camps in Russia!
So it makes no sense to argue with fate.
It turns out - do not ask anyone,
Almost everyone came under the article.
A thief languishes from bell to bell
Waiting for amnesty director of the Palace of Culture,
And the minister, by the way, is also a "convict",
Only the former - the term has served.
So what kind of conversation can there be ?!
Know, the Lord is one prosecutor for us,
He has one sentence for us.
And the Supreme Court.
For a heavy share
For those in captivity
Who is called a "convict."
For those in the zone
In Siberia and in Komi,
I raise my glass.
