Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских,
рай речных пароходов,
и опять прошептал:
"Вот я снова в младенческих ларах."
Вот я вновь пробежал
Малой Охтой вдоль тысячи арок.
И кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый вечер и день,
моя бедная юность!
Не душа и не плоть -
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое
вдруг подброшено вверх саксофоном.
В ярко-красном кашне
и в плаще у закрытых парадных
ты стоишь на посту
возле лет безвозвратных.
До чего ж ты бледна. Столько лет,
а не можем расстаться.
Добрый день, моя юность,
как легко нам встречаться!
Возвышаю свой крик,
чтобы с ним в темноте не столкнуться:
это наша зима,
мы не можем обратно вернуться.
Слышим - где-то зовут.
Кто-то рядом, но где - не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
Словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все.
Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи.
И полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим
над холодной блестящей рекою.
Как легко нам теперь
оттого, что подобно растенью,
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью.
Даже больше того -
от того, что мы все потеряем,
отбегая навек,
мы становимся светом и раем.
И от райских огней
мы уносим в глазах по цветочку.
Кто-то вечно идет
мимо новых домов в одиночку.
Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
ничего не узнал,
обознался, забыл, обманулся.
Значит, просто зима.
Значит, я никуда не вернулся.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать.
Обгонять - только это возможно.
Я - наверх или вниз,
или вечно по самому краю.
Ничего не узнать.
Я стою, тороплюсь, обгоняю.
Только раз оглянусь,
но уже этот дом запирая,
на звенящую грусть
от собачьего лая.
Слышу медленный звук.
Я зову, я спешу, я стараюсь.
Все темнее вокруг,
значит, я возвращаюсь.
So I visited again
this land of love, the peninsula of factories,
paradise of workshops,
paradise of river steamers,
and again whispered:
"Here I am again in infant chests."
So I ran again
Malaya Okhta along a thousand arches.
And brick fences
the gloom suddenly brightened.
Good evening and afternoon
my poor youth!
Not soul and not flesh -
someone's shadow over the native gramophone,
like your dress
suddenly thrown up by a saxophone.
In a bright red scarf
and in a cloak at the closed front doors
you are at the post
near the irrevocable years.
How pale you are. So many years
but we cannot part.
Good afternoon, my youth,
how easy it is for us to meet!
I raise my cry
so as not to collide with him in the dark:
this is our winter,
we cannot go back.
We hear - somewhere called.
Someone is nearby, but we don't find where.
From birth to light
we go somewhere every day,
Like someone in the distance
plays well in new buildings.
We all scatter.
Only death alone gathers us.
So there are no partings.
There is a huge meeting.
So someone suddenly
hugs the shoulders in the dark.
And full of darkness
and full of darkness and peace,
we all stand together
over the cold glistening river.
How easy it is for us now
because it is like a plant,
in someone else's life
we become light and shadow.
Even more than that -
from what we all lose
running back forever
we become light and paradise.
And from heavenly lights
we carry a flower in our eyes.
Someone is forever walking
past new homes alone.
Is it really not me
lit by three lanterns,
so many years in the dark
ran over the fragments in wastelands,
did not learn anything
mistaken, forgot, deceived.
So it's just winter.
It means that I have not returned anywhere.
One thing remains:
walk on the ground without anxiety.
It is impossible to be left behind.
Overtaking is only possible.
I am up or down
or forever on the very edge.
Learn nothing.
I stand, hurry, overtake.
Just look around once
but already locking this house,
to ringing sadness
from dog barking.
I hear a slow sound.
I call, I hurry, I try.
It's getting darker around
then I'm coming back.
