Текст песни Митя - Г.Х. Андерсен, Домовой мелочного торговца

Жил-был заправский студент, — ютился он на чердаке и ровно ничего не имел за душой — и жил-был заправский мелочной торговец, — этот занимал целый нижний этаж, да и весь дом принадлежал ему. У него-то и прижился домовой. Ещё бы! Тут он каждый сочельник угощался кашей с маслом; у мелочного торговца хватало средств на такое угощение! Итак, домовой жил да жил в лавке, и это очень поучительно. Раз вечером из задних дверей появился студент; ему понадобилось купить свечку и сыру; послать ему было некого, он и пришёл в лавку сам. Получив от него плату за покупки, лавочник и лавочница пожелали ему «доброго вечера», а лавочница-то была из таких женщин, что могли сказать и побольше, чем «добрый вечер», — она отличалась даром красноречия. Студент кивнул им в ответ, продолжая читать то, что было напечатано на бумаге, в которую завернули ему сыр. Бумага оказалась листом, вырванным из какой-то старой книги поэтического содержания.— У меня этого добра ещё много! — сказал лавочник. Книжка досталась мне от одной старухи за горсточку кофейных зёрен. Хотите дать восемь скиллингов, так берите все остальные листы.— Спасибо! — сказать студент. — Дайте мне их вместо сыра! Я могу обойтись и одним хлебом с маслом! Грех был бы, если бы всю книгу изорвали в клочки! Вы — отличный человек, практический человек, но в поэзии смыслите не больше этой бочки!Он выразился довольно невежливо, особенно по отношению к бочке, но лавочник рассмеялся, и студент тоже: он, ведь, так сказать, пошутил только. Зато домовой обиделся: как смели сказать такую вещь самому домовладельцу, продавцу лучшего масла!Наступила ночь, лавку за́перли, и все, кроме студента, улеглись спать.Домовой вошёл в спальню и взял язычок хозяйки, — он ей, ведь, не нужен был, пока она спала. Стоило домовому прикрепить этот язычок к какому-нибудь предмету в лавке — тот сейчас получал дар слова и мог высказать все свои мысли и чувства не хуже самой лавочницы. И хорошо, что язычок мог служить лишь одному предмету зараз, а то они просто бы оглушили друг друга.Домовой прикрепил язычок к бочке, в которую сваливались старые газеты, и спросил её:— Вы в самом деле не знаете, что такое поэзия?— Знаю! — отвечала она. — Это обыкновенно печатается в подвальных столбцах газеты и потом отрезается. Полагаю, что во мне этого добра побольше, чем у студента, а я, ведь, только ничтожная бочка в сравнении с самим лавочником.Потом домовой прикрепил язычок к кофейной мельнице, — то-то она замолола! Затем к кадочке из-под масла и, наконец, к выручке. Все оказались одного мнения, а с мнением большинства приходится уж считаться!— Постой же ты, студентик! — сказал домовой и тихонько поднялся по чёрной лестнице на чердак, где жил студент. В каморке было светло; домовой приложился глазком к замочной скважине и увидал, что студент сидит и читает рваную книгу; но какой свет разливался от неё! Один яркий луч, исходивший из книги, образовывал как бы ствол великолепного дерева, которое упиралось вершиной в самый потолок и широко раскинуло свои ветви над головой студента. Листья его были один свежее другого, каждый цветок — прелестною девичьею головкой с жгучими чёрными, или с ясными голубыми глазами, а каждый плод — яркою звездой. И что за дивные пение и музыка звучали в каморке!Нет, крошка-домовой не только никогда не видел и не слышал ничего такого на самом деле, но и представить себе не мог! Он так и замер на цыпочках у дверей, и всё глядел, глядел, пока свет не потух. Студент уже потушил лампу и улёгся в постель, а домовой всё стоял на том же месте: дивная мелодия всё ещё звучала в комнате, убаюкивая студента.— Вот так чудеса! — сказал домовой. — Не ожидал! Право, я думаю переселиться к студенту! — Подумав хорошенько, он, однако, вздохнул: — У студента, ведь, нет каши!И он спустился — да, спустился опять вниз к лавочнику. И хорошо сделал, — бочка чуть было не истрепала весь язычок хозяйки, высказывая, как следует смотреть на содержимое её с одной стороны, и уже собиралась было повернуться, чтобы выяснить дело и с другой. Домовой снёс язычок обратно хозяйке, но с тех пор вся лавка — от выручки до растопок — была одного мнения с бочкой и стала относиться к ней с таким уважением, так уверовала в её богатое содержание, что слушая, как лавочник читал что-нибудь в вечернем «Вестнике» о театре или об искусстве, твёрдо верила, что и это всё взято из бочки.Но крошка-домовой уже не сидел, как бывало прежде, спокойно на своём месте, прислушиваясь ко всей этой премудрости; едва только в каморке у студента показывался свет, домового неудержимо влекло туда, словно лучи этого света были якорными канатами, а сам он якорем. Он глядел в замочную скважину, и его охватывало такое же чувство, какое испытываем мы при виде величавой картины взволнованного моря в час, когда над ним пролетает ангел бури. И домовой не мог удержаться от слёз; он и сам не знал, почему плачет, слёзы лились сами собою, а самому ему было и сладко, и больно. Вот бы посидеть вместе со студентом под самым деревом! Но чему не бывать, тому и

Once upon a time there was a real student - he huddled in the attic and had absolutely nothing behind his soul - and there lived a real petty trader - this one occupied the whole lower floor, and the whole house belonged to him. It was with him that the brownie took root. Still would! Here he treated himself to porridge and butter every Christmas Eve; the small trader had enough money for such a treat! So, the brownie lived and lived in a shop, and this is very instructive. One evening a student appeared from the back door; he needed to buy a candle and cheese; He had no one to send, and he came to the shop himself. Having received payment from him for purchases, the shopkeeper and the shopkeeper wished him "good evening," and the shopkeeper was one of those women who could say more than "good evening" - she was distinguished by her gift of eloquence. The student nodded in return, continuing to read what was printed on the paper in which the cheese was wrapped for him. The paper turned out to be a sheet torn from some old book of poetic content. “I still have a lot of this stuff! The shopkeeper said. I got the book from an old woman for a handful of coffee beans. If you want to give eight skills, so take all the other sheets. - Thank you! - say the student. - Give them to me instead of cheese! I can do with one bread and butter! It would be a sin if the whole book were torn to shreds! You are an excellent person, a practical person, but you know no more about poetry than this barrel! ”He expressed himself rather impolitely, especially in relation to the barrel, but the shopkeeper laughed, and so did the student: he, so to speak, was only joking. But the brownie was offended: how dare you say such a thing to the landlord himself, the seller of the best butter! Night fell, the shop was locked up, and everyone except the student went to bed. Domovoy went into the bedroom and took the hostess's tongue - she didn't need it, after all, while she slept. As soon as the housekeeper attached this tongue to some object in the shop, he now received the gift of speech and could express all his thoughts and feelings no worse than the shopkeeper herself. And it's good that the tongue could only serve one object at a time, otherwise they would have simply stunned each other. Domovoy attached the tongue to the barrel into which old newspapers were piled, and asked her: - You really don't know what poetry is? I know! She answered. - It is usually printed in the basement columns of the newspaper and then cut off. I suppose I have more of this stuff in me than a student, and I, after all, am only an insignificant barrel in comparison with the shopkeeper himself. '' Then the brownie attached the tongue to the coffee mill - that is what she grinned! Then to the butter tub and, finally, to the proceeds. All turned out to be of the same opinion, but the opinion of the majority has to be taken into account! ”“ Wait, you student! - Said the brownie and quietly climbed the back stairs to the attic where the student lived. It was light in the closet; The brownie kissed the keyhole with his eye and saw that the student was sitting and reading a torn book; but what a light spilled from her! One bright ray emanating from the book formed, as it were, the trunk of a magnificent tree, which rested its top against the very ceiling and spread its branches wide over the student's head. Its leaves were one fresher than the other, each flower was a lovely girlish head with burning black, or clear blue eyes, and each fruit was a bright star. And what wonderful singing and music sounded in the closet! No, the little brownie not only had never seen or heard anything like that in reality, but could not have imagined it! He stood still on tiptoe at the door, and kept looking, looking, until the light went out. The student had already extinguished the lamp and went to bed, while the brownie was still standing in the same place: a wondrous melody still sounded in the room, lulling the student. - said the brownie. - Not expected! Really, I'm thinking of moving in with a student! - Thinking carefully, he, however, sighed: - The student, after all, has no porridge! And he went down - yes, went down again to the shopkeeper. And he did well, - the barrel almost frayed the entire tongue of the hostess, expressing how to look at its contents from one side, and was about to turn around to clarify the matter on the other. The brownie took the tongue back to the mistress, but since then the whole shop - from the proceeds to the kindling - was of the same opinion with the barrel and began to treat it with such respect, so much believed in its rich content that listening to the shopkeeper reading something in the evening Vestnik about the theater or about art, firmly believed that this was all taken from the barrel. But the little brownie no longer sat, as before, calmly in his place, listening to all this wisdom; as soon as a light appeared in the student's closet, the brownie was irresistibly attracted there, as if the rays of this light were anchor ropes, and he himself was an anchor. He looked through the keyhole, and he was seized by the same feeling that we experience when we see the stately picture of the agitated sea at the hour when the angel of the storm flies over him. And the brownie could not help crying; he himself did not know why he was crying, the tears flowed of themselves, but he himself felt both sweet and painful. I wish I could sit with a student under the very tree! But what will not happen, so