Под колючей шинелью сухой тишины
Сладко дремлют Остап и Андрий,
И бегущей строкою записаны сны
Изнутри моих век, изнутри.
И довольна жена, И дописан роман,
И не должен никто никому,
Но поэт, как и бог - пироман, пироман.
Не давали бы спички ему.
Каждый стих в подворотне заточкой зачат
Под ребро, под ребро, под ребро.
Я - Макаренко, этих бурсацких волчат,
Этих злых, беспощадных сирот,
Близорукий, но все же всевидящий Вий,
Я с тобою пока не знаком.
Военкоры любви, военкоры любви
Прячут гильзочку под языком.
Но услышав, что где-то ночует гроза,
Плачут люди, которым не в мочь -
Я как Гоголь во тьме открываю глаза,
Понимая, что это - не ночь.
И довольна вдова, и не стоит гроша
Пошловатый, сырой эпилог.
И царапают ногти, от страха крошась
Потолок, потолок, потолок...
Under the barbed overcoat dry silence
Sweet dorms Ostap and Andriy,
And dreams are recorded
From the inside of my age, from the inside.
And the wife is satisfied, and the novel is completed,
And no one should anyone
But the poet, like God - Pyromanus, Pyromanus.
They would not give matches to him.
Each verse in the gateway is conceived by sharpening
Under the rib, under the rib, under the rib.
I am Makarenko, these Bursatsky are wolf,
These evil, merciless orphans,
Short -sighted, but still all -seeing Viy,
I am not familiar with you yet.
Warrior of love, military commissars of love
They hide the sleeve under the tongue.
But hearing that a thunderstorm spends the night somewhere,
People are crying who are not able to be able to -
I open my eyes like Gogol in the darkness,
Realizing that this is not a night.
And the widow is satisfied, and there is no penny
A vulgar, raw epilogue.
And scratch their nails, crumbling out of fear
Ceiling, ceiling, ceiling ...
