Текст песни мы - после китая

мы.

"на улице, чай, не Франция" - и Бродский, как всегда, прав.
на улице - кофе и Питер, терпи. там выныривают из метро красивые
и далекие, берут друг друга губами за губы, губами за пальцы,
смеющиеся, милые, цветные. а ты только и можешь стоять с ними рядом,
беспомощно улыбаться - у тебя нет таких губ, таких трехкомнатных квартир.
и сердце-то у тебя всё в пломбах, в пломбах. и руки в тромбах. и жизнь в траблах.
забитое наглухо детство. короче, давай короче, и в одной комнате можно
быть одинокими, и долго падать в пробелы электронного письма, как в снег, и ночью
всегда кажется, что не услышат. забьем на этот межладонный проём, пойдем на красный,
поговорим по дороге самыми затасканными на свете (на лене и кате) словами.
ни обнять, ни ударить. внешность у тебя в нежность, а я, как дурак, вцепилась
тебе в куртку и стою, молчу, привыкнув, что все разговоры доходят до переломов.
останься, а то я совсем остыну. жалобно поскулю в спину автобуса, развернусь и
поеду на залив заливать горе. пять минут, за которые можно спятить. и потом дли недели
не для меня, но только возвращайся. как нарочно накрапывает боль, стонут движения,
до жжения пробки по утрам раздражают, слышим, как нас ничего больше не связывает:
ни голосовые связки, ни бинты, ни килобайты. облезлое метро не налезает на город,
не может без паники пьянок и бьющих ног, а мы все просим, чтобы с нами поговорили,
просим в телефон людей, которые молчат. окончательно так, до нервных окончаний,
безнадежно, насовсем. мама, я не знаю, откуда бывает так грустно посреди
переполненного проспекта, зачем так орет в уши ветер, и как взять и заткнуться.
"на улице, чай, не Франция" - и Бродский, как всегда, прав.
на улице - кофе и Питер, терпи. впалые щеки подушек, выпирающие ребра батареи,
арки домов как красиво очерченные брови. я не блюю стихами, я ими люблю.
мы - это когда один поцелуй в ключицу больнее удара.

we.

"on the street, tea, not France" - and Brodsky, as always, is right.
on the street - coffee and Peter, be patient. there are beautiful emerge from the subway
and distant, take each other by the lips, lips by the fingers,
laughing, cute, colored. and you can only stand next to them,
to smile helplessly - you don't have such lips, such three-room apartments.
and your heart is all in seals, in seals. and hands in blood clots. and life in troubles.
a tightly clogged childhood. in short, let's keep it short, and in one room you can
be lonely, and fall for a long time into the gaps of an email, like in the snow, and at night
it always seems that they will not hear. let's hammer on this inter-palm opening, let's go to the red one,
Let's talk along the way with the most worn-out words in the world (in Lena and Kata).
neither hug nor hit. your appearance is tender, and I, like a fool, grabbed
into your jacket and stand silently, accustomed to the fact that all conversations reach fractures.
stay, or I'll cool off completely. I whine plaintively in the back of the bus, turn around and
I'll go to the bay to fill up the mountain. five minutes to sleep in. and then for a week
not for me, but just come back. as the pain drifts on purpose, the movements groan,
before burning, corks annoy in the morning, we hear how nothing else binds us:
no vocal cords, no bandages, no kilobytes. shabby subway does not fit on the city,
drunk and beating feet without panic, and we all ask to talk to us,
we ask people who are silent on the phone. finally so, to the nerve endings,
hopelessly, permanently. Mom, I don’t know where it’s so sad in the middle
overcrowded avenue, why is the wind yelling in your ears, and how to shut up.
"on the street, tea, not France" - and Brodsky, as always, is right.
on the street - coffee and Peter, be patient. sunken cushion cheeks, protruding battery ribs,
the arches of the houses are like beautifully contoured eyebrows. I do not vomit poetry, I love them.
we are when one kiss on the collarbone is more painful than a blow.