И грустный диагноз, увы, окончателен -
Болезни, и возраст, и всё - к одному...
И он умирал на широкой кровати,
И внучку прощаться водили к нему.
Его подсознания пропасти тёмные
Тянули к себе, не давали дышать.
Он двигал руками, артритом сведёнными,
Он что-то искал и не мог отыскать.
Копался в бумагах неверными пальцами
И номер какой-то пытался набрать...
Он двадцать лет жил до реабилитации,
А после неё он прожил всего пять...
И двери с печатями веяли холодом,
И вот уже вычеркнут очередной.
Он видел, как падали гордые головы,
И чью-то вину всё искал за собой,
Что нищими жили, что спали несытыми,
Да Бог с ним, ведь он не сидел в лагерях,
Он просто на собственной шкуре испытывал,
Что значит слепой и беспочвенный страх.
Портрет, перевязанный траурной лентой,
И в ватном молчанье родные стоят.
А он всё в бреду собирал документы,
А он всё доказывал: не виноват.
And sad diagnosis, alas, final -
Diseases, and age, and everything is to one ...
And he died on a wide bed,
And granddaughter flew goodbye to him.
His subconscious of the abyss dark
They pulled to themselves, did not give to breathe.
He moved his hands, the arthritis was reduced,
He was looking for something and could not find.
Digging in papers with incorrect fingers
And some kind of tried to dial ...
He lived for twenty years before rehabilitation,
And after it he lived only five ...
And the doors with seals were treated by cold
And now they will declined next.
He saw the proud heads,
And someone's guilt everything was looking for
What was lived by beggars, which slept
Yes, God with him, because he did not sit in the camps,
He just felt on his own skull,
What does blind and grounding fear mean.
Portrait tied by mourning ribbon
And in a cotton silence, relatives are worth.
And he collected documents in nonsense,
And he argued everything: not to blame.
