Смута (поэма)
Действие третье:
«Самозванец»
Зашуршали мышами уши
Зашушукались выше крыши
Помутнели в оврагах души
Да зацикали, чтобы тише
Не Емелька идёт степью
И не Стенька по-над Доном
Самоназванный Отрепьев
Как наследник того трона
В соболиных мехах мягких
В драгоценных камнях ярких
Отпечатывая на память
Вензеля на почтовых марках
И доедет до нас, глупых
По Смоленской лихой дороге
Из кареты да на дроги
Смертный холод целуя в губы
И на торге зарукоплещут
На колени падут хором
Шапки ломят пред ним, вором
Будто это пророк вещий
Будто это сошёл агнец
Златым солнцем, приняв долю
Нашу скорбь пополам с болью
Унести за небесный глянец
Кто он? Свой или чужестранец?
На постылом дворе царском
Снуёт чернь, обирая вволю
Что блеснет перед ней, голью
Всё упрячет во тьме вязкой
Выковыривает каменья
Всё что жёлтое и сверкает
Всё за пазуху насыпает
И, перстом окрестясь мгновенье,
Скажет, бес ими помыкает
Нет уж больше боярской прыти
Всё пропало, всё разлетелось
Всё развеялось серым прахом
Что во царствии, что во свите
Чернь лютует, грызёт глотки
Колет вилами и сжигает
Выбивает тугие пробки
И добротное наливает
Кто в ладони, а кто во стопки
А в московских дворах тихо
Смута вымела всех с улиц
И сидят пока там лихо
Не горланят, а лишь надулись
«Что же, батя, не Государя
Там повесили, на Лобном?»
«Помолчи. Всем итак скорбно»
«Принеси лучше браги, Варя…
Апокалипсису подобно…»
Кто-то спрятал детишек в сени
Сам выглядывает в ворота
«А ведь нынче еще суббота
Как же к службе то в воскресенье?»
Мимо конные, с бубенцами
Крик и гам, и снуют люди
«Жить избави нас при Иуде
Мы тебя не гневили сами»
«Мы смиренны пред небесами»
Шьёт весна сарафан зелёный
И щебечет по-птичьи леший
Завлекает лукавый в чащу
Всех, кто хочет рубить и вешать
Все сбиваются там в артели
Беглецы крепостной доли
Что без мёда, да что без соли
Все единые в том апреле
Ни во что уже и не веря
В патриарших палатах крысы
Треплют корки последних трапез
И никто не читал акафист
И никто не носил ризы
И сокрылись монастырями
Беспрестанно кляня нечистых
Мчались тройки равниной мглистой
За невзрачными поводырями
Догоняемые зверями
«Всё пропало, теперь свинский
Смрад корыт ото всех харчевен
Ну а выход итак плачевен
Не пора ли учить латинский…
Скоро с Запада влезет гидра
По соборам и по приходам…
Ну а нашему-то народу?
Уж не всё ли равно, чья митра…
А ему всё давай свободу…»
А в далёких острогах шатко
Кто прознал про дворцы и клети
Тот поверил во всё на свете
И поставил свои порядки
Ломят двери, дерзят словом
Все покинутые надеждой
Все обозванные невеждой
И за каменным, за покровом
Просыпаются в мире новом
Лес, рубашкой накрыл землю
Сыро в воздухе от болота
Через топкие те красоты
Едет свитой и тяжко дремлет
Самозванец, уже слыша
Как в набате Иван Великий
Собирает под колокольни
Всю толпу почитать Гришу
И указы его пишут…
И никто не сказал криво
Что Отрепьев ты, не Димитрий
Никого. Так читай молитвы
Благословь же такое диво
Что царевич воскрес телом
Ну а смертным то непонятно
Все вы, смерды, на белом пятна
И живёте так неумело
Жизнь сгорала, да не согрела
«Сыпь чумная твои мысли
Не по чести ломать махом
Ярослава и Мономаха
Всё наследие, хоть осмысли
Хоть пойми», - но унялся голос
В прошлом вымышлено зачатый
«Ну а край это непочатый
Хватит всем». Словно тонкий волос
Длинный путь, среди тьмы зажатый
Утром встанет, умыв лица
Вся Москва, протрезвев разом
Ну и с первым своим указом
Въедет, «Цезарь на колесницах»
Въедет, хитрым авантюристом
Он же названный, к белым стенам
Ко дверям и ключам столицы
Укротитель двуглавой птицы
А рассвет перестал светиться…
Черный панцирь накрыл небо
Купола потемнев, скрылись
Плети ливня о них бились
А толпа подалась, нелепо
Спотыкаясь о грязь, вправо
Где кидали гроши в хари
Где скотинились божьи твари
И хватали, и по канавам
Слепо падали и затихали
Самозванец смотрел, гордо
На покинутые чертоги
Разворованные берлоги
И на мокрые все морды
Что уставились, жаждав меди
Серебра или хлебной корки
Ну а кто-то бежал в норки
Пока толпам он был не вреден
Ещё жив, но уже бледен
Та гроза, что пришла в город
Раньше мыла дороги в Нижнем
Столь далёком, но столь ближнем
Где судьба и нашла повод
Рассказать, что на запад тучи
Унеслись, погасив пожары
Вы не ведали в мире старом
То, чему вас сейчас научат
Так идите же. Есть случай
Говорил на большом помосте
Бывший каторжник, пред народом
«Всё решится одним годом
И навязчивые гости
Очень быстро поймут слово
Наше Русское, что от сердца
Что от старости и от детства
Так идите со мной снова
Как на поле, на Куликово»
Образа поглядели строго
Он сказал, и молчали люди
И почувствовали: будет
Будет ветреная дорога
Будет ночь и костры в поле
Будут искры латать время
Нерадивое наше племя
Образумится в итоге
И на каторге и на воле
Послесловие
И поверь, мы потом живы
Когда нас уже закопали
Когда комья на грудь упали
Мы поднялись неторопливо
И свершилось оно раньше
А когда – стало непонятно
Ничего не вернешь обратно
Только шанс уходить дальше
И когда была эта смута?
Кто же летописям автор?
А тебе показалось, будто
Что не позавчера, а завтра
Redeled Berlogs
And all muzzles on all wet
That stared, longing for copper
Silver or bread crust
Well, someone fled to minks
While the crowds were not harmful
Still alive, but already pale
The thunderstorm that came to the city
Previously, the soap of the road in Nizhny
So far, but so close
Where is fate and found a reason
Tell that the clouds are west
Drive away, extinguishing fires
You did not know the old world in the world
What you will be taught now
So go. There is a case
Spoke on a large platform
Former convict, before the people
“Everything will be decided by one year
And obsessive guests
They will understand the word very quickly
Our Russian, from the heart
That from old age and childhood
So come with me again
Like on the field, on Kulikovo "
The image looked strictly
He said, and people were silent
And they felt: there will be
There will be a windy road
There will be night and bonfires in the field
There will be sparks to pat the time
Our negligent tribe
Forms in the end
And in hard labor and in the wild
Afterword
And believe me, then we are alive
When we have already been buried
When the comments on the chest fell
We climbed leisurely
And it happened before
And when - it became incomprehensible
You will not return anything back
Just a chance to go further
And when was this turmoil?
Who is the chronicles the author?
And it seemed to you as if
What is not the day before yesterday, but tomorrow
