Он стонет во сне
и тонет во снах,
получая приказ убить президента,
уйти за предел
городов и тел,
человеческих дел,
вспыхнуть звездой, сгореть в пустоте,
как он хотел.
А-а,
лети, моя
А-а
любимая, к земле
обетованной - обескровленной,
предсказанной не нами, не для нас.
Она выждет момент
и ударит под дых,
она будто глоток этой мертвой воды -
переполнила горсть.
Он везде эмигрант,
он всегда не прав -
на этой и той стороне Днепра,
на этой и той стороне Невы-сказанной любви
гость.
А-а,
лети, моя
А-а
любимая, к земле
обетованной - обескровленной,
предсказанной не нами, не для нас,
как последний рубеж.
Она ждет у окна уже тысячу лет,
в ее доме темно и чай на столе,
она кормит из рук своих воронов
И его волков.
А между коврами и потолком
так много тоски, что хочется выйти
в январь
и укутаться в лед.
А-а,
лети, моя
А-а
любимая, к земле
обетованной - обескровленной,
предсказанной не нами, но для нас,
как последний приют.
He groans in a dream
and drowns in dreams
receiving orders to kill the president,
go beyond
cities and bodies
human affairs
flare up a star, burn out in a void,
as he wanted.
Aah
fly my
Ah
beloved to the earth
the promised - bloodless
predicted not by us, not for us.
She will wait a moment
and hit under the breath
she’s like a sip of this dead water -
overwhelmed a handful.
He’s an emigrant everywhere,
he is always wrong -
on this and that side of the Dnieper,
on this and that side of the Neva-said love
a guest.
Aah
fly my
Ah
beloved to the earth
the promised - bloodless
predicted not by us, not for us,
as the last frontier.
She's been waiting at the window for a thousand years
it’s dark in her house and tea on the table,
she feeds from the hands of her ravens
And his wolves.
And between the carpets and the ceiling
so much anguish that I want to go out
in january
and wrap yourself in ice.
Aah
fly my
Ah
beloved to the earth
the promised - bloodless
predicted not by us, but for us,
like the last shelter.
