не рассказывай ни-ко-му, отчего я такой чудной. надо мной поработал Мунк, [перед тем, как уйти в запой]. на меня расплескал акрил и штрихом наложил пастель. я – сплошной рисовальный ринг, поезд краски, сошедший с рельс.
я чернила/ сангина/ тушь. я портрет/ натюрморт/ пейзаж. растекается в льдинках луж мой рисованный фюзеляж; растворяются в темноте мои пальцы – графит и кисть. Мунк привычно дает акцент на прозрачность моей кости. я белею, как чистый лист, но не двигаюсь и молчу. [так покорно молчит статист, отдаваясь параличу].
краска жжет меня изнутри, но мне нравится мой пожар. я – оплавленный символизм, я – кипящая в венах ржа. я – молекулы, я – вода, я – последний предсмертный вздох.
Мунк пытается угадать, отчего я еще не сдох.
Do not tell anyone, why I am so wonderful. Munk has been necessary for me, [before you go in the jack]. A acrylic spilled on me and the pastel put a stroke. I am a solid drawing ring, the train of paints, descended from the rail.
I am ink / sangin / mascara. I am portrait / still life / landscape. spreads in the glands of the puddle my hand-drawn fuselage; Dissolve in the dark of my fingers - graphite and brush. Munch is familiar to emphasis on the transparency of my bone. I'm white, like a blank sheet, but not moving and silent. [So persogently silent the statists, giving up paralysis].
The paint burns me from the inside, but I like my fire. I am a melted symbolism, I am boiling in the Viennes. I am molecules, I am water, I am the last death sigh.
Munch is trying to guess why I am not dead yet.
