Про эти стихи (1917)
На тротуарах истолку
С стеклом и солнцем пополам,
Зимой открою потолоку
И дам читать сырым углам.
Задекламирует чердак
С поклоном рамам и зиме.
К карнизам прянет чехарда
Чудачеств, бедствий и замет.
Буран не месяц будет месть.
Концы, начала заметет.
Внезапно вспомню: солнце есть;
Увижу: свет давно не тот.
Галчонком глянет Рождество
И разгулявшийся денек
Откроет много из того,
Что мне и милой невдомек.
В кашне, ладонью заслонясь,
Сквозь форку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе!
Кто тропку к двери проторил,
К дыре, засыпанной крупой,
Пока я с Байроном курил,
Пока я пил с Эдгаром По!
Пока в дарьял, как к другу, вхож
Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,
Я жизнь, как Лермонтова дрожь,
Как губы, в вермут окунал.
About these verses (1917)
On the sidewalks to the end
With glass and sun in half
In winter, I will open the ceiling
And let's read raw corners.
Tremes the captain
With a bow to Ramam and Winter.
Back to the eaves
County, disasters and notice.
Buran will not be revenge.
Ends, start notice.
Suddenly remember: the sun is;
I will see: the light is not so long.
Galkonomki shines Christmas
And laughing day
Will open a lot of
What is me and cute non-doom.
In the cough, palm leaning,
Through the forced crying the defector:
What, cute, we
Thousands of yard!
Who trail to the door of the door,
To the hole, filled with a crop
While I smoked with Bayron,
While I drank with Edgar PO!
While in Daryaal, as a friend, in
As in hell, in Tseykhgauz and in Arsenal,
I live like Lermontov shiver,
Lyuba, Vermouth Okunal.
