Город как призрак — темно-мышиный,
На светофорах застыли машины.
Фары горят — ни света, ни жара,
Сиреной полиция завизжала.
Сяду в кафе у окна соглядатаем —
В молочном коктейле сделаюсь ватным и матовым.
Под утро в отеле в центре Стокгольма
Так холодно, что стынет вино.
Силуэты домов, тролли на кровлях,
Старая «Вольво» — немое кино......
Эстетские виды — для суицида!
Самое время подумать и вспомнить обиды,
Горечь и желчь, и взрослые игры,
Вспомнить, как в детстве читали тебе Астрид Линдгрен.
Вспомнить, что в жизни все меньше меди, все больше патины —
Усталость ложится на дно Марианской впадины.
Мне стать бы новым Пьеро, но затерялись белила.
Обещав позвонить, ты не позвонила.
Слышу скрип половиц и секундную стрелку,
С позиции прожитых лет все уже кажется мелким.
И все, что скажешь, будет звучать, как из старого радио,
Что жизнь твоя мною изломана и мною украдена.
The city as a ghost is a dark mossy,
On traffic lights, cars froze.
The headlights are burning - no light, no heat,
Sirena police screeched.
I will sit in a cafe by the window with a spy -
In the milk cocktail, I become cotton and matte.
In the morning in the hotel in the center of Stockholm
It’s so cold that the wine is crushed.
Silhouettes of houses, trolls on roofs,
Old "Volvo" - dumb cinema ......
Aesthetic species - for suicide!
It's time to think and recall the insults,
Bitterness and bile, and adult games,
Remember how Astrid Lindgren read you in childhood.
Remember that there is less and less copper in life, more and more patina -
Fatigue lies on the bottom of the Mariana Slk.
I would become new Pierrot, but Belila was lost.
Having promised to call, you did not call.
I hear the creak of the floorboards and the second arrow,
From the perspective of the past years, everything already seems small.
And everything that you say will sound like from an old radio,
That your life is broken by me and stolen by me.
