Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак.
Вдали стекленели горы, прозрачные, как рисунок
ребенка… Я был ребенком, чей взгляд одинокой болью
струился, как наша речка, поющая вдоль по полю
печальную песню русла. Я помню, как мне с балкона
открылось, что мирозданье мечтательно и бездонно,
и сон оленьего солнца, казалось, навеки вечен.
А с трепетных губ жасмина, как вздох, поднимался вечер.
Дышали стихом грядущим и сок лепестка, и мякоть.
И было столь синим небо, что очень хотелось плакать.
Я с мамой молчал. И это безмолвие было в ранге
святой тишины, в которой над нами витает ангел.
Мы в эту минуту были во сне прозрачного слова,
отчеркнутого кристаллом от четкой черты земного
и времени, и пространства… Я помню себя ребенком.
Я помню солнце безрогим, безропотным олененком.
Резвилось оно и катилось на дно витражей заката.
Вживались мы в зазеркалье стеклянного небоската.
Цвели розмарины, мама, устами прозрачных вестниц.
Предчувствием поцелуя порхали улыбки сверстниц.
Казалось, что все на свете из воздуха и дыханья.
Казалось, что все готово к свечению и порханью.
Но это мгновенье длилось не более, чем мгновенье,
и смаргивалось ресницей печального отрезвленья.
Пружина часов сминала зеркальную гладь покоя,
и снова кристалл разлуки оказывался рекою.
Но долго на дне заката, обрызганы красной пылью,
вечернего перезвона прозрачные крылья плыли.
Я помню: оленье солнце врастало рогами в сумрак,
и был окоем прозрачен и чист, как детский рисунок.
Конечно, я был ребенком, но снова твержу устало:
прекрасное — невозможно, и все же существовало
I remember: Oil Sun grown horns to Dusk.
The mountains in the mountains, transparent, like a drawing
baby ... I was a child whose glance is a lonely pain
flowed like our river, singing along the field
Sad song of the bed. I remember how to me from the balcony
It was revealed that the universe is dreaming and bottomless,
And the sleep of the deer of the Sun, it seemed forever eternal.
And with the thrill lips of jasmine, like sigh, rose the evening.
I breathed in verse to the coming and juice petal, and flesh.
And it was so blue that I really wanted to cry.
I was silent with my mother. And this silence was in the rank
Saint Silence, in which an angel is top.
We were in a dream of a transparent word at this moment,
crossed in a crystal from a clear line of earth
and time, and space ... I remember myself a child.
I remember the Sun of the ruffies, a frivolous deer.
It smells and rolled on the bottom of the sunset.
We greatly gained in the lingering glass of glass skioskat.
Rosemary bloomed, mom, mouth of transparent herub.
The premonition of the kiss fluttered the smiles of peers.
It seemed that everything was in the light of the air and the breath.
It seemed that everything was ready for glow and flush.
But this moment lasted no more than a moment,
And enchanting the eyelashes of a sad cut.
Spring clock frowning mirror smooth rest
And again the crystal separation was the river.
But long at the bottom of the sunset, sprinkled with red dust,
Evening chime transparent wings sailed.
I remember: Oil Sun grown horns to Dusk,
And it was a transparent and cleaned like a children's drawing.
Of course, I was a child, but I'm tired again:
Beautiful - impossible, and yet existed
