Текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 7 отрывок 3

О, эти игры разума, эта печальная необходимость мозга добавлять к визуальному образу тактильное подкрепление – почему я должен быть жертвой собственного тела? Мне кажется, будто художник обнимает меня за талию, прижимается лбом к моему плечу и шепчет в мою шею: «Конечно знаешь».
- Ты хочешь помнить, - он счастливо смеется и крепче прижимается ко мне. – Ты сначала рисуешь их, чтобы запомнить, чтобы понять, из чего они состоят, а потом оставляешь рисунки, чтобы и мы могли увидеть.
- Да, именно, - он целует меня под ухом и цепляется пальцами за мой ремень. – Потому что они хотят быть увековеченными, Уилл. Знаешь, зачем они выходят по вечерам, надев свои самые дорогие вещи, купленные на последние деньги?.. Их семьи не питают к ним ничего, кроме ненависти и отвращения, от них отказалось общество, ведь они паршивые овцы для всего стада. Они никому не нужны, кроме друг друга, но и в их помойной яме выбирают только самых красивых, самых молодых... Они гниют заживо в своих подвалах, в своих общественных туалетах, трахаются по колено в дерьме, пьют самый дешевый алкоголь и дают первому встречному, чтобы хоть кто-то помнил, хоть кто-то знал, пускай и пятнадцать минут в подворотне, что они существуют. Я делаю доброе дело, Уилл, - мы смотрим на наше отражение, и он поправляет мои волосы: пальцы дотрагиваются до щеки и убирают выбившуюся прядь за мое ухо. – Мы делаем доброе дело.

И я отталкиваю его от себя.
Я беру стакан с зубными щетками и бросаю его в стекло; серебристые осколки пляшут на кафельной плитке, сейчас в дверь ванной комнаты ворвется съемочная группа и режиссер закричит: «А теперь второй дубль!» - слишком театрально, слишком постановочно. Я шатаюсь и, пытаясь найти опору, хватаюсь за пустую рамку зеркала. Пусть острые края целуют мои ладони, пусть на фаянсе появятся яркие разводы – я зачерпываю битое стекло и стискиваю в руке, стараясь не закричать.

Если я смогу спрятать осколки, я смогу прекратить слышать «Мы делаем доброе дело», правда? Я смогу забыть, правда?.. Нужно вымыться с мылом, нужно счистить грязь – я разгребаю алмазную пыль и достаю пробку из раковины; я растворюсь в канализации, я стану водой, меня вынесет в океан. Только я слишком большой, слишком большой – я стягиваю рубашку и встряхиваю отяжелевшими кистями, разбрызгивая кровь. Мне нужно оставить все лишнее – зажимаю осколок в правой руке и дотрагиваюсь до сгиба локтя. Я грязный – первая ломанная от предплечья к запястью, и кожа расходится с глухим треском.

Я слышу его смех; его гнусный, хриплый смех: «Мы делаем это вместе» - но я смогу сбежать, конечно, я смогу, нужно просто сделать еще одну линию, чтобы можно было оттянуть этот кусок кожи. Цвет чистоты – белый; если я буду держать руку под водой, красный смоется.

Oh, these mind games, this sad necessity of the brain add tactile reinforcement to the visual image - why should I be a victim of my own body? It seems to me that the artist hugs me for the waist, pressed his forehead for my shoulder and whispers into my neck: "Of course you know."
"You want to remember," he laughs happily and cuddles to me. "You first draw them to remember to understand what they consist of, and then leave the drawings to and we can see."
"Yes, it is," he kisses me under her ear and cling to his fingers for my belt. " - Because they want to be perpetuated, Will. You know why they go out in the evenings, put on their most expensive things purchased for the last money? .. Their families do not nourish them anything other than hate and disgust, the society refused them, because they are lousy sheep for the whole herd. They do not need anyone, except for each other, but in their messenger pit choose only the most beautiful, the youngest ... They rot down alive in their basements, in their public toilets, fuck on his knee in shit, drink the cheapest alcohol and give the first The counter to at least someone remembered, at least someone knew, let and fifteen minutes in the doorway, that they exist. I make a good deed, Will, - we look at our reflection, and he corrects my hair: the fingers touch the cheek and remove the stuffed strand for my ear. - We are doing a good deed.

And I repulse it from myself.
I take a glass with toothbrushes and throw it into the glass; Silver fragments are danced on the tiled tile, now the film crew and the director will short out the bathroom door: "And now the second double!" - Too theatrical, too produced. I wander and trying to find a support, let's grab about the empty frame of the mirror. Let my palms kiss the sharp edges, let bright divorces appear on the faience - I scratch the broken glass and squeeze in my hand, trying not to scream.

If I can hide fragments, I can stop hearing "we do a good deed", right? I can forget, right? .. You need to wash with soap, you need to consider dirt - I'll unwind the diamond dust and pull the sink plug; I will dissolve in the sewage, I will become water, I will fall into the ocean. Only I am too big, too big - I'm taking a shirt and shake the withdrawal brushes, splashing blood. I need to leave everything too much - I clamp a fragment in his right hand and tonging to the bend of the elbow. I am dirty - the first broken from the forearm to the wrist, and the skin diverges with a deaf crackle.

I hear his laughter; His vile, hoarse laughter: "We do it together" - but I can escape, of course, I can, you just need to make another line so that you can pull the skin piece. Color of purity - white; If I keep your hand under water, the red will wash.