Текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 9 отрывок 6

Возможно, мне стоило более ровно отнестись к этому откровению. Скажем, обсудить его с кем-нибудь в Академии как плохой фильм, который недавно крутили в автокинотеатре. Или сделать заметку на полях тетради: «Никогда больше не сопереживать незнакомцам». Безусловно, я мог найти более адекватное решение, чем дойти до своей квартиры и, прижимая колючие ветки к груди, как котенка, подобранного на улице, закрыться в ванной комнате. Мне не стоило еще раз прокручивать в голове этот момент: шаг – и ощущение неповторимого восторга, детской радости от того, что маме больше не нужно прятаться от отца, отцу больше не нужно напиваться потому, что он ненавидит свою жизнь, брат больше не будет просыпаться в холодном поту, боясь, что родители узнают: он гей, гей, и с этим ничего нельзя сделать. Шаг, один небольшой шаг от стены в гостиную: елка переливается голубыми и красными огоньками, и брат тихо плачет, прижав к лицу ладони.

Если бы я знал раньше, что проведу в ванной столько времени, возможно, я бы установил там полку с книгами, небольшой журнальный столик для игры в бридж и мини-бар под зеркалом. Мой дом не моя крепость, мой дом – мое поле битвы, и только в ванне, укутавшись в махровое полотенце, сидя рядом с колючими еловыми лапами, прижавшись лбом к коленям, я чувствую себя в безопасности. Мой самый гнусный враг – я сам. Я, подтягивающийся к зеркалу и смотрящий на свое оплывшее лицо; я, скребущий до крови щеку и вытирающий сукровицу о джемпер. Я. Только я.
И находиться с таким человеком в закрытом помещении на протяжении семи часов – это не самая разумная идея хотя бы потому, что через сорок минут моего заточения у меня начинает болеть голова. Я по-настоящему дерьмовый собеседник: вместо того, чтобы расслабиться и восстановить дыхание, я думаю исключительно о том, что должен был переживать мой друг с пшеничными волосами, убивая своих родителей, что должен он был чувствовать потом всю оставшуюся жизнь. И не обнаруживаю в своих мыслях на этот счет хоть намек на облегчение. Скорее всего, в его жизни, полной боли, стало еще больше страданий, которые ему пришлось выносить. Так или иначе пришлось бы убить кого-то либо себя, либо окружающих – а у него оставалось недосмотренным шоу, поэтому самоубийство было не выходом.

Perhaps I was worth it more evenly to this revelation. Say, discuss him with someone at the Academy as a bad film, which was recently twisted in the auto-Kinotar. Or make a note on the fields of the notebook: "Never again to empathize with strangers." Of course, I could find a more adequate solution than to reach my apartment and, clutching thorny branches to the chest, like a kitten selected on the street, close in the bathroom. I should not scroll at this moment again: a step - and a feeling of unique delight, childish joy from the fact that mom no longer needs to hide from his father, father no longer needs to get drunk because he hates his life, his brother will no longer wake up In cold sweat, fearing that parents find out: he is gay, gay, and nothing can be done with it. A step, one small step from the wall into the living room: the tree shimmers with blue and red lights, and the brother cries quietly, pressing his palm to the face.

If I knew before that I would spend so much time in the bathroom, perhaps I would install a shelf with books there, a small coffee table for playing a bridge and a mini-bar under a mirror. My house is not my fortress, my house is my battlefield, and only in the bathtub, wrapped in a terry towel, sitting next to the prickly spruce paws, pressing my forehead against my knees, I feel safe. My most vile enemy is myself. I, pulling himself up to the mirror and looking at my brave face; I, picking my cheek and wiping a jacket on a jumper. I. Only I.
And to be with such a person in a closed room for seven hours is not the most reasonable idea, if only because after forty minutes of my imprisonment, my head begins to hurt. I am a truly shitty interlocutor: instead of relaxing and restoring breathing, I think solely that my friend with wheat hair was supposed to worry, killing his parents, that he had to feel the rest of his life later. And I do not find in my thoughts in this regard at least a hint of relief. Most likely, in his life, full of pain, there was even more suffering that he had to endure. One way or another, I would have to kill someone either himself or others-and he had a lack of viewed show, so suicide was not a way out.