Текст песни Раз-два-три, ветер изменится - Глава 9 отрывок 7

Мои собственные реакции крайне просты: когда я хочу спать – я иду в кровать, когда я хочу есть – я иду на кухню, когда мне плохо – я иду к доктору Лектеру. Однако в тот момент я не нахожу в себе сил подняться и выйти из квартиры. Я остаюсь сидеть там, где сижу, подвывая от боли в висках, и глотаю ком в горле вместо ланча.
Я знаю, что мне нужно позвонить Ганнибалу, я знаю, что мне нужно перейти на кухню и съесть что-нибудь. Принять горячий душ и лечь спать. Я знаю, что мне нужно прекратить ненавидеть себя за вещи, которые я не совершал, но почему-то все эти знания никак не помогают мне подняться с пола. И поэтому с двенадцати утра до шести вечера я предаюсь радостному переживанию сплина и душащего одиночества, лежа на половике в ванной.
Каждый из нас останется один на один с собственной болью, и хорошо, если это происходит в декорациях квартиры, под теплым одеялом и телевизором, бормочущим в соседней комнате. Хорошо, если в момент, когда на тебя обрушится осознание того, насколько невыносима и омерзительна твоя жизнь, ты не будешь стоять на сцене, и директор твоей школы не будет порываться вручить тебе аттестат. Хорошо, если ты сможешь перетерпеть и разрыдаться дома, а не у всех на виду, поджав губы и вцепившись в собственное запястье.
Я не могу справиться со своими переживаниями в одиночестве – эти удивительные эпизоды, когда меня захлестывает паника: кровь на полу, кровь на стенах и песенка «Гори, гори, маленькая звездочка» - никогда не заканчиваются счастливо. Никто не приходит спасти меня, никто не присылает мне срочное письмо с вложением: «Уилл, приходи ко мне на чай». Остаюсь я. Я и моя боль.
К шести вечера эта компания порядком наскучивает.

В шесть у меня затекают руки и ноги, поэтому первые две попытки встать оканчиваются жалкой неудачей, после которой я снова опускаюсь на пол и делаю несколько глубоких вдохов. Я не могу справиться даже со своим телом, я не могу справиться со своими чувствами – я не могу ничего, кроме как забиться в угол и жалобно выть, надеясь, что кто-нибудь из соседей подумает, что кто-то мучается животных и вызовет полицию. Я делаю все очень медленно: медленно встаю на колени, медленно делаю первый шаг к двери, чувствуя, как в ноги впиваются еловые лапы, медленно открываю дверь и, оглянувшись по сторонам, точно так же жалко перебираюсь в комнату. Это может казаться нелепым и детским заявлением, но пару минут у меня перед глазами плывут черные круги от усталости, и я с трудом снова начинаю дышать, прежде чем приподнимаюсь с пола.
Внутренняя борьба с собой отнимает слишком много времени и сил; я валюсь на кровать и подтягиваю к себе ноги, стараясь стать как можно меньше и сжать внутри себя ощущение пустоты. Я смотрю в стену, смотрю в потолок, я рассматриваю корешок книги на тумбочке, и только спустя минут двадцать я решаюсь подтянуть к себе телефон.
У меня нет заготовленного текста молитвы, который я бы смог прошептать в трубку, надеясь быть услышанным и понятым. Я не репетировал свою первую реплику, не прогонял в голове этот диалог – я лежу и слушаю долгие гудки, которые эхом отдаются в моей квартире, и мысленно повторяю свое имя, чтобы не забыть представиться.
Он говорит: «Алло?».

И я кладу трубку. Потому что единственное, что я могу ответить на это: «Я страдаю. Я невыносимо страдаю. Забери меня отсюда». У доктора Лектера пациенты, у доктора Лектера своя жизнь – доктор Лектер не должен меня спасать. Почему-то совсем не вид разодранных тел, не тотальное одиночество, не ощущение собственной беспомощности доканывает меня, почему-то мысль о том, что доктор Лектер не придет, настолько невыносима, что я начинаю выть.

My own reactions are extremely simple: when I want to sleep - I go to bed when I want to eat - I go to the kitchen, when I feel bad - I go to Dr. Lecter. However, at that moment I do not find the strength to rise and leave the apartment. I remain to sit where I am sitting, howling with pain in the temples, and swallow a lump in my throat instead of lunch.
I know that I need to call Hannibal, I know that I need to go to the kitchen and eat something. Take a hot shower and go to bed. I know that I need to stop hating myself for things that I have not committed, but for some reason all this knowledge does not help me get out of the floor. And therefore, from twelve in the morning until six in the evening I indulge in the joyful experience of the spell and showering loneliness, lying on the rustle in the bathroom.
Each of us will be left alone with our own pain, and it’s good if this happens in the decoration of the apartment, under a warm blanket and a TV mumbled in the next room. It is good if at the moment when you are improving how unbearable and disgusting your life is, you will not stand on stage, and the director of your school will not spoil to give you a certificate. Well, if you can endure and burst into tears at home, and not everyone in sight, pursing your lips and clutching your own wrist.
I can’t cope with my experiences alone - these amazing episodes, when panic overwhelms me: blood on the floor, blood on the walls and the song “High, Gori, Little Asterisk” - never end happily. No one comes to save me, no one sends me an urgent letter with an investment: "Will, come to my tea." I stay. Me and my pain.
By six in the evening, this company is bored with order.

At six, my arms and legs flow out, so the first two attempts to get up end in a miserable failure, after which I again fall to the floor and make some deep breaths. I can’t even cope with my body, I can’t cope with my feelings-I can’t do anything but to hide in a corner and puzzle to howl, hoping that one of the neighbors will think that someone is tormented by animals and will call the police . I do everything very slowly: I slowly get to my knees, slowly taking the first step to the door, feeling the spruce paws dig into my feet, slowly open the door and, looking around, just as sorry I move into the room. This may seem like an absurd and children's statement, but a couple of minutes before my eyes the black circles are floating from fatigue, and I hardly start to breathe again before I rise from the floor.
The internal struggle with himself takes too much time and effort; I curl on the bed and pull my legs to me, trying to become as little as possible and squeeze the feeling of emptiness inside myself. I look at the wall, look at the ceiling, I look at the spine of the book on the nightstand, and only after about twenty minutes I dare to pull the phone to me.
I do not have a prepared text of the prayer that I could whisper into the phone, hoping to be heard and understood. I did not rehearse my first remark, did not drive this dialogue in my head - I lie and listen to long beeps that echoed in my apartment, and mentally repeat my name so as not to forget to introduce myself.
He says: "Hello?"

And I put the phone. Because the only thing I can answer: “I suffer. I suffer unbearably. Take me out of here. " Dr. Lecturer, patients, have his own life - Dr. Lecter should not save me. For some reason, it is not at all a type of torn bodies, not total loneliness, not a feeling of his own helplessness finishes me, for some reason the idea that Dr. Lecter will not come is so unbearable that I begin to howl.