Текст песни Рем Дигга - Периметр

Я перевернул вазу... Меня опять чуть не стошнило, им на рыла сразу, в силу спазма, боль напряженного глаза, все было так убого, чопорно, грязно. Мне среди тех утех находится опасно, чисто залепить глаза пластырем наспех... И я ебал все эти дешевые басни! Чем не видеть, не слышать, что может быть прекрасней? Но я ушел далеко от их страсти, видимо не той масти, забыл их эпостасии, в своей касте, тогда как в остальных вижу лишь никому не нужный почерк свастики... И эту девушку запомнил я иной, ту, которая дрожала, играла цветами разными, тело горело девственной виной. И что теперь стало с Настей, с ее страстью? Глаза пропали, тертые впадины тоски и печали рвали мозги на куски и молчали. В клубах барного дыма, опьянев изрядно уж по щекам текла черная тушь.
Сергей, Сереженька то ли приятель, то ли муж, что то там про чувства, ммм, да уж, от вина стало пусто и проглотила глушь. Настюша ну же покушай лучше там вон же меню ж!
А там глушили водку палевную, не раз каяные, были вбитыми в стулья, свалены в недры сознания, воняло драмой, не помогали дырявые рамы, дополняли гаму со стенами слитые дамы, шарканье стаканов, романтика выцвевшей шали, слепые взгляды, сочащийся гной из шарма, это было рядом, глаза смотрели в кружки, какая досада? Убьем ее пьяными шлюшками! Досужие мысли, сплетни досужие, бесконечные обедни кормятся ужином, картины размыты, распиты тары, словно стаканы судьбы разбиты, но разлито по новому с жаром.
Вино шептало о старом, я уже думал спятил что ли? Не внял во взгляде боли, глаза из под волос не глядя кололи... Той весной отрезали обе ноги дяде Коле... Смотрела на маму под потолком, глотала ком, кричала потом, умчала потом, отчалила с мечтами и зонтом, оставила полный печали маленький старенький дом. Слезы стерты были до нельзя, до пыли, глаза пленили на миг и закрылись, забыли, ворошить то нельзя как жили, я видел жилы, как играли скулы. Блять, но как то все таки жили!
И эту суку я запомнил иной, другие мысли, фразы, смысл сказанного, сейчас она была лицом ко мне, но спиной, и что теперь стало с Настей, что за напасти? Резаные запястья, дырявые вены, ампулы слепого счастья, аура выцвела давно уже, сожгли мосты костры разные, места грязные. Дрожащий подбородок уткнулся мне в плечо, в смысле это тут не причем, не о чем… Она еще дарила тепло, руками била об стол, кричала дурочка что, но это было не то. Рожала в сумраке всхлипы, дышала тяжело лишала меня показать себя суровым типом. Но мой взгляд как враг был дик, и лишь когда глотнул коньяк на миг я обмяк и сник...
Мне было просто жалко, жалко… Ту комуналку свалку, дядь Колину кресло-качалку, глаза трехлетнего Миши, в них немой вопрос, от рожденья не слышал и рождал много слез. Жаль письма брата, одетого в камуфляж, письма без адресата, жаль этаж, жаль дом, жаль том, что дописан и закрыт, долистан и зарыт, и за кулисами унылый Настин вид...
Воздух свежий трезвил… Да я и не пил то толком, летел серым осколком, от четырех сторон грозивших задавить. Меня встречал перон, чтобы проводить...

I turned over the vase ... I almost vomited again, they were on the snout right away, due to the spasm, the pain of a strained eye, everything was so wretched, prim, dirty. Among those pleasures it is dangerous for me to cleanly cover my eyes with a plaster in a hurry ... And I fucked all these cheap fables! What could be more beautiful than not to see, not to hear? But I went far from their passion, apparently of the wrong color, I forgot their epostases, in my own caste, while in the rest I see only the swastika handwriting that no one needs ... And I remembered this girl different, the one who trembled, played with different colors , the body burned with virgin guilt. And now what has become of Nastya, with her passion? The eyes were gone, the rubbed hollows of longing and sadness tore their brains to pieces and were silent. In the puffs of bar smoke, intoxicated, black mascara was already running down her cheeks.
Sergei, Serezhenka is either a friend, or a husband, something about feelings, mmm, yes, the wine became empty and swallowed the wilderness. Nastya come on and eat better there, the menu is there!
And there they jammed pale vodka, more than once repaired, they were driven into chairs, dumped into the depths of consciousness, it smelled of drama, leaky frames did not help, leaked ladies complemented the din with the walls, the shuffling of glasses, the romance of a faded shawl, blind glances, oozing pus from charm, it was near, eyes looked into circles, what a shame? Let's kill her with drunken sluts! Idle thoughts, idle gossip, endless mass feed on supper, pictures are blurred, containers are drunk, like glasses of fate are broken, but poured in a new way with heat.
The wine whispered about the old, I was already thinking crazy or what? I did not heed the pain in my gaze, my eyes stabbed from under my hair without looking ... That spring they cut off both of Uncle Kolya's legs ... I looked at my mother at the ceiling, swallowed a lump, screamed later, rushed away later, sailed away with dreams and an umbrella, left full of sadness little old house. The tears were wiped out to the point of being impossible, to the point of dust, the eyes captivated for a moment and closed, they forgot, it was impossible to stir it up as we lived, I saw the veins, how the cheekbones played. Fuck, but somehow they still lived!
And I remembered this bitch different, different thoughts, phrases, the meaning of what was said, now she was facing me, but with her back, and now what happened to Nastya, what kind of misfortune? Slashed wrists, leaking veins, ampoules of blind happiness, the aura faded for a long time, different bonfires burned bridges, the places are dirty. A trembling chin buried itself in my shoulder, in the sense that it had nothing to do with it, nothing about it ... She still gave warmth, beat her hands on the table, shouted the fool that, but it was not that. She gave birth to sobs in the twilight, breathed heavily, deprived me of showing myself as a harsh type. But my eyes, like an enemy, were wild, and only when I took a sip of cognac for a moment did I go limp and wilted ...
I was just sorry, sorry ... That communal dump, Uncle Colin's rocking chair, the eyes of three-year-old Misha, there was a dumb question in them, I hadn't heard from birth and gave birth to many tears. It’s a pity for the letter from a brother dressed in camouflage, letters without an addressee, sorry for the floor, sorry for the house, sorry that it’s finished and closed, dug and buried, and behind the scenes Nastya's sad look ...
The fresh air was sobering ... Yes, I didn’t really drink, I flew like a gray splinter, threatening to crush me from four sides. Peron met me to see me off ...