я всегда расставался с людьми хорошо,
правда, встречался плохо.
я всегда раздавался, но дважды, как гром
в одну калитку не хлопал.
я ни в Ра, и ни в Ис, и ни в Алла.
да, мой свет надевает хлопок.
боле двух половин,
во мне валом кожи разной,
животной и боле.
я ни в рай, и не в ад,
их мне мало,
я вернусь за соседний столик.
моя матерь создатель скандала,
мой отец на глазах из улыбок.
и ни с тем компанейским,
он жутк.
и ни с тем черновзглядым,
он бел.
на луне уже множество шуток,
вот поэтому их я не пел.
и ни с той, однопазловой
девой,
и ни с той, с кем по вечеру
блек
не зародиться дом
или древо,
лишь копирка, что в пьяне
задел.
не в земле, и не на
не выходит
увести очёчи от глаз.
нет, не слепит,
но из ваших мелодий
ни одной
похожей на свет.
нет, не мрак
во мне поселился,
лишь ушедшие
души светил.
я плюю на равнину
дома,
если жить мне мой дом
запретил!
алма-ата, июнь, две тысячи восемнадцатый год.
I always parted with people well,
however, met badly.
I always rang out, but twice like thunder
did not slam into one gate.
I am neither in Ra, nor in Is, nor in Alla.
yes, my light puts on cotton.
more than two halves,
in me a shaft of different skin,
animal and more.
I’m neither heaven nor hell,
they are not enough for me,
I'll go back to the next table.
my mother is the creator of the scandal,
my father smiles.
and not with that companionable,
he's creepy.
and not with that rough-eyed,
he is white.
there are already many jokes on the moon,
that's why I didn't sing them.
and neither with the one-puzzle
virgin,
and not with the one with whom in the evening
black
do not start a house
or a tree,
just a carbon copy that is drunk
touched.
not in the ground, and not on
does not exceed
take the glasses away from the eyes.
no, it doesn't blind
but from your tunes
none
like a light.
no, not darkness
settled in me,
only gone
souls of the luminaries.
I spit on the plain
houses,
if I live my house
banned!
alma-ata, June, two thousand and eighteenth.
