Сто восемь. О музыке.
Те, кто долго жил среди пидарасов, говорят, что они втайне стыдятся своего греха и стараются поразить всякими фокусами. Думают про себя так: «Да, я пидарас. Так уж вышло — что теперь делать… Но может быть, я гениальный пидарас! Вдруг я напишу удивительную музыку! Разве посмеют плохо говорить о гениальном музыканте…» И поэтому все время стараются придумать новую музыку, чтобы не стыдно было и дальше харить друг друга в дупло. И если б делали тихо, в специальном обитом пробкой месте, то всем было бы так же безразлично, как и то, что долбятся в сраку. Но их музыку приходится слушать каждый день, ибо заводят ее повсеместно. И потому не слышим ни ветра, ни моря, ни шороха листьев, ни пения птиц. А только один и тот же пустой и мертвый звук, которым хотят удивить, запуская его в небо под разными углами.
Бывает, правда, что у пидарасов ломается музыкальная установка. В такие минуты спеши слушать тишину.
One hundred and eight. About music.
Those who have long lived among motherfuckers, say they secretly ashamed of their sin and try to hit all sorts of tricks. Think about yourself like: "Yes, I pidaras. It just so happened - what to do now ... But maybe I am a genius pidaras! Suddenly I write amazing music! Do dare to speak ill of the brilliant musician ... "And that's why they keep trying to come up with new music that is not ashamed to continue harit each other in the hollow. And if done quietly, in a special padded cork spot, then all would be as indifferent as that asshole in Dalby. But they have to listen to music every day, give birth for her everywhere. And therefore we do not hear neither wind nor the sea, nor the rustle of leaves, no birds singing. And only one and the same empty and a dead sound, which wants to surprise, launching it into the sky at different angles.
Sometimes, however, that breaks motherfuckers musical setting. At such moments a hurry to listen to the silence.
