Свищет ветер под крутым забором,
Прячется в траву.
Знаю я, что пьяницей и вором
Век свой доживу.
Тонет день за красными холмами,
Кличет на межу.
Не один я в этом свете шляюсь,
Не один брожу.
Размахнулось поле русских пашен,
То трава, то снег.
Все равно, литвин я иль чувашин,
Крест мой как у всех.
Верю я, как ликам чудотворным,
В мой потайный час
Он придет бродягой подзаборным,
Нерушимый Спас.
Но, быть может, в синих клочьях дыма
Тайноводных рек
Я пройду его с улыбкой пьяной мимо,
Не узнав навек.
Не блеснет слеза в моих ресницах,
Не вспугнет мечту.
Только радость синей голубицей
Канет в темноту.
И опять, как раньше, с дикой злостью
Запоет тоска...
Пусть хоть ветер на моем погосте
Пляшет трепака.
1917 г.
Swistulate wind under a steep fence,
Hiding in the grass.
I know that drunkard and thief
Age of their lives.
Sinking day behind red hills,
Customs in between.
Not alone I'm watched in this light,
Not one go.
Swung the field of Russian passengers,
That grass, then snow.
Anyway, Litvin I Il Chuvashin,
My cross is like everyone else.
I believe, as a miraculous face,
In my secret hour
He will come by a vagabond subbirth,
Industable saved.
But, perhaps, in blue fluffs of smoke
Dynamic rivers
I will go through him with a smile drunk past
Without learning forever.
Will not shine a tear in my eyelashes,
Will not scare the dream.
Only the joy of blue blueberries
Knet in the darkness.
And again, as before, with wild anger
Veins meal ...
Let even the wind on my graveyard
Trepaca dances.
1917
