Текст песни Сергей Калугин - Казанова

Слабый шорох вдоль стен, мягкий бархатный стук
Ваша поступь легка - шаг с мыска на каблук
И подернуты страстью зрачки, словно пленкой мазутной.
Любопытство и робость истома и страх
Сладко кружится пропасть и стон на губах -
Так замрите пред мертвой витриной, где выставлен труп мой.

Я изрядный танцор - прикоснитесь желаньем, я выйду.
Обратите внимание - щеголь, красавец и фат,
Лишь слегка потускнел мой камзол, изукрашенный пылью
Да в разомкнутой коже оскалиной кости блестят.

На стене молоток - бейте прямо в стекло
И осколков поток рухнет больно и зло,
Вы падете без вывертов - ярко, но просто, поверьте.
Дребезг треснувшей жизни хрустальный трезвон
Тризна в горней отчизне трезво взрезан виссон
Я пред Вами, а Вы предо мной - киска, зубки ощерьте.

И оркестр из шести богомолов ударит в литавры,
Я сожму Вашу талию в тонких костлявых руках.
Первый танец - кадриль, на широких лопатках кентавра,
Сорок бешеных па по-над бездной, чье детище - мрак.

Кто сказал: "Казанова не знает любви" - тот не понял вопроса,
Мной изведан безумный полет на хвосте перетертого троса.
Ржавый скрежет лебедок и блоков - мелодия бреда,
Казанова, прогнувшись касаткой, ныряет в поклон менуэта.

За ключицу держитесь - безудержный пляс,
Не глядите в замочные скважины глаз,
Там, под крышкою черепа, - пыль и сушеные мухи.
Я рукой в три кольца обовью Ваш каркас,
А затем куртуазно отщелкаю вальс
Кастаньетами желтых зубов возле Вашего нежного уха.

Нет дороги назад - перекрыта и взорвана трасса,
И не рвитесь из рук - время криво, и вряд ли право
Серный дым заклубился - скользим по кускам обгорелого мяса
Вдоль багряных чертогов Властителя Века Сего.

Что Вы вздрогнули, детка - не Армагеддон.
Это яростный рев похотливых валторн
В честь одной безвозвратно погибшей, хоть юной, особы.
И не вздумайте дернуть крест-накрест рукой:
Вам же нравится пропасть - так рвитесь за мной,
Будет бал в любострастии ложа из приторной сдобы.

Плошки с беличьим жиром во мраке призывно мерцают,
Канделябры свихнувшейся, пряной, развратной любви.
Шаг с карниза, рывок на асфальт, где червем отмокает
Прах решенья бороться с вакхическим пульсом в крови.

Кто сказал - "Казанова чарует лишь с целью маневра"?
Мне причастен пикантный полет на хвосте перетертого нерва,
Мой напор сокрушит Гималаи и гордые Анды
В монотонной свирепости черной и злой сарабанды.

Sanctus Deus, Sanctus fortis, Sanctus immortális, miserére nobis,
Miserére nobis.
Sanctus Deus, Sanctus fortis, Sanctus immortális, miserére,
Miserére nobis.

Треск разорванной ткани, бесстыдная мгла
В обнаженной нирване схлестнулись тела
Шорох кожистых крыл - нас баюкают ангелы ночи.
Диким хмелем обвейся и стыло смотри,
Как звезда эдельвейса раскрылась внутри,
Как вибрирует в плеске соития мой позвоночник.

Хрип дыхания слушай, забудь про шаги на дороге -
Там пришли за тобой, только это до времени ждет.
Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги
И безумный возница оскалит ликующий рот.

Леденяще и скупо ударит Луна,
Содрогнется над крупом возницы спина,
Завизжат на дорожных камнях проступившие лица.
В тусклых митрах тумана под крыльями сна
Расплетут пентаграмму Нетопырь и Желна
И совьют на воздусех пылающий бред багряницы.

Но не помни об этом в упругом пьянящем экстазе,
Выпестовывай сладость мучительной влажной волны.
Звезды рушатся вбок, лик ощерен и зверообразен,
Время взорвано зверем и взрезана кровля спины.

Кто сказал "Казанова расчетлив" - тот врет неумело,
Я люблю безоглядно врастать в прежде чуждое тело.
Полночь, руки внутри, скоро сердце под пальцами брызнет,
Я пленен сладострастьем полета на осколке взорвавшейся жизни!

Снова - шорох вдоль стен мягкий бархатный стук
Снова поступь легка - шаг с мыска на каблук
И подернуты страстью зрачки, словно пленкой мазутной.
Любопытство и робость ис

Weak rustle along the walls, soft velvet knock
Your tread is easy - step from toe to heel
And the pupils are filled with passion, like a film of black oil.
Curiosity and timidity of languor and fear
Sweet abyss and a groan on the lips -
So freeze in front of a dead window, where my corpse is exposed.

I am a pretty dancer - touch with desire, I will go out.
Pay attention - dandy, handsome and veil,
Just slightly faded my camisole, adorned with dust
Yes, in open skin, the barking bone glistens.

Hammer on the wall - hit directly into the glass
And the debris flow will collapse painfully and evil,
You will fall without twists - brightly, but simply, believe me.
Cracked life crystal chime
Fine linen in the highlands is soberly cut in fine linen
I am in front of you, and you are in front of me - pussy, cheeks.

And an orchestra of six praying mantises will strike the timpani,
I will squeeze your waist in thin bony hands.
The first dance is a square dance, on the centaur’s wide shoulder blades,
Forty frenzied pa over the abyss, whose brainchild is darkness.

Who said: "Casanova does not know love" - ​​he did not understand the question,
I have experienced the insane flight on the tail of a frayed cable.
Rusty rattle of winches and blocks - a melody of delirium,
Casanova, crouched by a killer whale, dives to bow to the minuet.

Hold on to the collarbone - rampant dance
Do not look into the keyholes of the eyes,
There, under the lid of the skull, are dust and dried flies.
I'll put your frame in three rings with your hand,
And then courtesy I flip the waltz
Castanets of yellow teeth near your tender ear.

There is no turning back - the track is blocked and blown up,
And do not get out of your hands - time is crooked, and hardly right
Sulfur smoke swirls - glide over chunks of charred meat
Along the crimson chambers of the Ruler of this Age.

What you startled, baby - not Armageddon.
This is the furious roar of lustful horns
In honor of one irrevocably dead, even young person.
And don’t try to jerk crosswise with your hand:
You like the abyss - so break after me,
There will be a ball in the voluptuousness of the bed of sugary muffin.

Squirrel fat plates in the darkness invitingly flicker,
Candelabra of kooky, spicy, depraved love.
Step from the eaves, a jerk on the asphalt, where the worm soaks
The ashes of the decision to fight the bacchic pulse in the blood.

Who said - "Casanova charms only for the purpose of maneuver"?
I was involved in a spicy flight on the tail of a frayed nerve,
My pressure will crush the Himalayas and the proud Andes
In the monotonous ferocity of a black and evil saraband.

Sanctus Deus, Sanctus fortis, Sanctus immortális, miserére nobis,
Miserére nobis.
Sanctus Deus, Sanctus fortis, Sanctus immortális, miserére,
Miserére nobis.

Cracking torn tissue, shameless haze
Bodies clashed in naked nirvana
The rustle of leathery wings - the angels of the night cradle us.
Wrap around with wild hops and look cold,
How the edelweiss star opened inside
How my spine vibrates in the splash of intercourse.

Listen, wheezing, forget about the steps on the road -
They came for you there, only this is waiting for the time.
You nude will climb the broken black drogues
And the mad charioteer will grin at the jubilant mouth.

The moon is chillingly and sparingly,
Shudders over the croupier of the driver’s back
Squinting faces appeared on the road stones.
In the dim miter of fog under the wings of sleep
The Pentagram Bat and Zhelna will be unraveled
And they blame the flaming ravings of scarlet on the air.

But don’t remember this in an elastic heady ecstasy,
Test the sweetness of an excruciating wet wave.
The stars are crumbling to the side, the face is frayed and brutal,
Time is blown up by the beast and the roof of the back is cut.

Who said "Casanova prudent" - he lies ineptly
I love to recklessly grow into a previously alien body.
Midnight, hands inside, soon the heart under the fingers will splash,
I am captivated by the voluptuousness of flying on a piece of exploded life!

Again - rustling along the walls a soft velvet knock
The tread is easy again - step from toe to heel
And the pupils are filled with passion, like a film of black oil.
Curiosity and timidity