(Лешке Пугачеву)
Шумит наша жизнь меж завалов и ямин.
Живем, не жалея голов.
И ты россиянин, и я россиянин –
здорово, мой брат Пугачев.
Расставим стаканы, сготовим глазунью,
испивши, на мир перезлись, –
и нам улыбнется добром и лазурью
Христом охраненная высь.
А клясться не стану, и каяться не в чем.
Когда отзвенят соловьи,
мы только одной лишь России прошепчем
прощальные думы свои.
Она – в наших взорах, она – в наших нервах,
она нам родного родней, –
и нет у нее ни последних, ни первых,
и все мы равны перед ней.
Измерь ее бездны рассудком и сердцем,
пред нею душой не криви.
Мы с детства чужие князьям и пришельцам,
юродивость – в нашей крови.
Дожди и деревья в мой череп стучатся,
крещенская стужа строга,
а летом шумят воробьиные царства
и пахнут веками стога.
Я слушаю зори, подобные чуду,
я трогаю ветки в бору,
а клясться не стану и спорить не буду,
затем что я скоро умру.
Ты знаешь, как сердцу погромно и душно,
какая в нем ночь запеклась,
и мне освежить его родиной нужно,
чтоб счастий чужих не проклясть.
Мне думать мешают огни городские,
и если уж даль позвала,
возьмем с собой Лильку, пойдем по России –
смотреть, как горят купола.
Борис Чичибаин, 1978
(Leshke Pugachev)
Our life is noise between dawn and yamine.
We live, do not spare goals.
And you are Russian, and I am Russian -
Great, my brother Pugachev.
Lay glasses, prepare glazing,
Having frightened to the world, -
And we will smile good and azure
Christ is a security officer.
And I will not swear, and nothing to repent.
When Nightingle
We are only one of Russia by whisper
Farewell dooms their own.
She is in our eyes, she is in our nerves,
she is our own relatives, -
And she has no latter, nor first,
And we all are equal in front of her.
Measure her abyss by reason and heart,
Before her soul is not curvations.
Since childhood, other people's princes and aliens,
Outerness - in our blood.
Rains and trees in my skull knocking
Epiphany stood stories
And the summer kingdoms are noisy
And stacks smell like centuries.
I listen to the dawns like a miracle
I touch the bore bore
And I will not go through and I will not argue,
Then that I will die soon.
You know how the heart is pogromically and stuffy,
which night in it baked
And I need to refresh his homeland,
So that the happiness does not curse.
I think the lights of urban,
And if Dal called,
Take with you a leil, let's go in Russia -
Watch how they burn the dome.
Boris Chichibain, 1978
