Настанет час…
Смерть
Настанет час, когда меня не станет,
Помчатся дни без удержу, как все.
Всё то же солнце в ночь лучами грянет,
И травы вспыхнут в утренней росе.
И человек, бесчисленный, как звёзды,
Свой новый подвиг без меня начнёт.
Но песенка, которую я создал,
В его трудах хоть искрою блеснёт.
1955
Русь
Медведя на цепи водила,
Сама сидела на цепи
И в голову себе гвоздила
Одно проклятое: "Терпи!"
Гнила в пещерах и колодах,
Крутила мощи, в срубах жглась,
И род от рода, год от года
Влипала в темноту и грязь.
Мечтая о небесном рае,
В смердящем ужилась гробу.
В бунтах разнузданных сгорая,
Бояр носила на горбу.
Петлю затягивая туже,
Сама тащилась на убой
И бубенцом цветистых дужек
Бранилась с горькою судьбой.
А всё, что было молодого
И дерзкого – огонь мирской, –
В срамное всучивала слово,
Душила пьяною тоской.
О, ведь и я любил так слепо
Колоколов вечерний звон,
Монастыря седую крепость,
Черницы поясной поклон!
И ладан сказок несуразных,
И тлен непротивленья злу,
И пенье нищих безобразных,
И сон угодника в углу.
Как много сил дубовых прахом
Распалось, высохло в труху:
Довольно кланялись мы плахам,
Иконостасу и греху!
Пусть с кровью мы сдираем ветошь,
Но мы сдерём её с себя!
В алмаз густеют глыбы света,
Стекляшку молоты дробят.
Пусть грузен труд, и взмахи грубы,
И в песнях славы слышен вой –
Живые ставят жизни срубы,
В могилу валят, что мертво.
В провалах страшного распада
Восстали вихри новых звёзд.
Ушедшая под землю падаль
Пророчит богатырский рост.
Раздвинуты границы мира,
Былое небылью ушло,
О, ведь и мне жилось так сиро, –
Теперь так буйно и светло!
1921
The time will come ...
Death
The time will come when I will be gone
Rush days without restraint, like everyone else.
All the same, the sun will shine through the rays of the night
And the grasses erupt in the morning dew.
And a man countless like stars
My new feat will begin without me.
But the song that I created
In his writings, even a spark will sparkle.
1955
Russia
Bear on a chain drove
She sat on a chain
And nailed to her head
One damn thing: "Be patient!"
Rotting in caves and decks
Twisted relics, burned in the log cabins,
And gender by gender, year by year
It stuck in the darkness and dirt.
Dreaming of a heavenly paradise
In a stinking coexisted coffin.
In unbridled riots burning up,
Boyar wore a hump.
Tightening the noose
Itself trudged to slaughter
And a bells of flowery arches
Cursed with a bitter fate.
And all that was young
And the bold - worldly fire -
I shoved the word into the shameful
Choked with drunken longing.
Oh, because I loved so blindly
The bells of the evening ringing
The monastery is a hoary fortress,
Blueberry belt bow!
And the incense of absurd tales,
And the decay of non-resistance to evil,
And the singing of the poor ugly,
And the man’s dream in the corner.
How many powers of oak ashes
It broke up, dried up in dust:
We bowed down quite enough
Iconostasis and sin!
May we strip a rag with blood
But we will rip her off!
Lumps of light thicken in the diamond
A glass of hammers is crushed.
May the work be heavy, and the waves be rude,
And in the songs of glory there is a howl
Living put up log cabins
Fell into the grave that is dead.
In the failures of a terrible decay
The whirlwinds of new stars revolted.
Carrion that went underground
Prophesies heroic growth.
The borders of the world are pushed
The former fiction is gone
Oh, because I lived so syro -
Now so violently and lightly!
1921
