Пойдем туда дорогой колеистой,
где в шкуре плеса тополь серебристый -
алмаз, не уступающий черте.
Там речка спит на согнутом локте.
Ей сон такой неудержимый снится
из наших отражений, а над ним
там сельский быт в тесовых рукавицах
не застит дня видением пустым.
Солома остановленного тленья,
стога забальзамированных сил -
как будто нами первый день творенья
до нашего рожденья предан был.
Пошли налево через запятую
флаконы с усыпленным бытием,
бесцветные с уклоном в золотую,
кровистым подслащенные огнем.
Уже не сон, а ветер многорукий
над мертвым лесом, бледен и суров,
верхом на шатком метрономном стуке
проносится смычками топоров.
И лес хрипит, всей падалью растений
мучительно пытаясь шелестеть.
Но не растут на тех деревьях тени,
и нечем им ответить и посметь.
Лесного эха стыд деревенеет,
оно посмертной воле не к лицу.
Дорога под ногами цепенеет.
Идет тысячелетие к концу.
Let's go there an expensive beaker
Where in the skin of the Ploves, silver -
Diamond, not inferior to the draw.
There the river sleeps on a bent elbow.
Her sleep is so uncontrollable dream
from our reflections, and above it
there rural life in seal gloves
Does not pretend the day vision is empty.
Straw Straw Thin,
Stacks of global forces -
as if we are the first day of creativity
Before our birth was devoted.
Went left through commas
Flakes with Sunny Being,
colorless with a slope in the golden,
Bloach sweetened fire.
No longer sleep, and the wind is multiple
above the dead forest, pale and harsh,
riding a metronome knife
Purses the bows of ax.
And the forest scrolls, all the padal of plants
painfully trying to rustle.
But do not grow on those trees of the shadow,
And they have nothing to answer and dare.
Forest echo shame rustling
It is a posthumous will not to face.
The road under the feet chainets.
It comes the millennium by the end.
