В парусиновых брюках, широких, залатанных, длинных,
Мы бродили в развалку, чуть набок была голова.
Мы придумали море таким, как на старых картинах,
И условились так, что открыты не все острова.
Мы придумали море таким, как на старых картинах,
И условились так, что открыты не все острова.
Мы придумали город, где сушатся старые сети,
Где вокзал и причал одинаково рыбой пропах.
Мы придумали город, в котором суровые дети,
И развешены компасы вместо часов на столбах.
Мы придумали совесть такую, что дай Бог любому,
Если рядом беда, ты попробуй-ка спрятать глаза.
Если крик за окном, ты попробуй не выйти из дома,
Если шторм, кто-то тонет – попробуй гасить паруса.
А потом как положено (возраст такой наступает)
Вырастаем из улочек детства, из милой земли.
Стрелку компас меняет, и город придуманный тает,
И пора уходить, и пора нам сжигать корабли.
In canvas trousers, wide, patched, long, long,
We wandered into the collapse, a little to the side was head.
We came up with the sea as in old paintings,
And they agreed that not all islands were open.
We came up with the sea as in old paintings,
And they agreed that not all islands were open.
We came up with a city where old networks are dried,
Where the station and the pier is the same fish smelled.
We came up with a city in which harsh children,
And the compasses are hung instead of hours on poles.
We came up with a conscience such that God forbid anyone,
If the trouble is nearby, you try to hide your eyes.
If a cry outside the window, you try not to leave the house,
If the storm, someone sinks-try to extinguish the sails.
And then as expected (this age occurs)
We grow out of the streets of childhood, from the sweet earth.
The compass changes the arrow, and the city invented melts,
And it's time to leave, and it's time for us to burn the ships.
