Неоправдано хмурятся
Одинокие улицы,
Набирается наглости ночь.
Забирается в холл она
И становится холодно
Только музыка может помочь.
Но как будто бы холод сам
Вдруг взрывается голосом,
И знакомая нам хрипота,
Расплывается в комнате
И теплей уже. Помните,
Я живой, если совесть чиста.
По улицам Высоцкого,
По лабиринтам памяти,
Без страха и истерики
Шагаю к небесам,
Где у столба не броского,
Бз разноцветноу граффити,
В каком-то скромном сквереке
Сидит Высоцкий сам.
Слышишь песни надрывные,
бесконечные -длиные,
Что всегда заставляют нас быть.
Видишь, чистое прошлое,
Но руками не трожь его,
Чтобы этот хрусталь не разбить.
А за окнами снова ночь,
Где Владимир Семёнович
На гитаре играет богам.
И слова его резвые,
Словно острые лезвия,
Улетают к другим берегам.
По улицам Высоцкого,
По лабиринтам памяти,
Без страха и истерики
Шагаю к небесам,
Где у столба не броского,
Без разноцветной граффити,
В каком-то скромном сквереке
Сидит Высоцкий сам.
Overpriced frown
Lonely Street,
Recruited night arrogance.
She picks up the hall
And it gets cold
Only music can help.
But as if the cold itself
Suddenly explodes voice
And familiar to us hoarseness,
Spread out in the room
And warmer already. Remember
I'm alive, if conscience is clear.
In the streets of Vladimir Vysotsky,
In the maze of memory,
Without fear and hysteria
Steps to heaven
Where's column is not flashy,
BZ raznotsvetnou graffiti,
In a modest skvereke
Sitting Vysotsky himself.
Hear songs hysterical,
the length of the endless,
What always makes us be.
You see, the pure past,
But his hands do not touch him,
To make this crystal does not break.
And the windows of the night again,
Where Vladimir Semenovich
The guitar playing gods.
And his words quickly,
Like sharp blades,
Fly away to other shores.
In the streets of Vladimir Vysotsky,
In the maze of memory,
Without fear and hysteria
Steps to heaven
Where's column is not flashy,
Without multi-colored graffiti
In a modest skvereke
Sitting Vysotsky himself.
